Скважина №9 - Дмитрий Резаев

– А-а-а-а! – завопил Малыш и наконец отпустил рукоятки. Но было поздно. Он наполовину оказался снаружи. В кабине остались только ноги, которым не за что было зацепиться. Встречный поток ударил в распахнутую дверцу, а она, будучи не в состоянии ответить ветру, с досады ударила Малыша. От удара он вывалился наружу. Не зря, ой, не зря говорят: «Пристегивайтесь ремнями безопасности».

Смит уже не видел, как Одиночка летел вниз, а полы его пижонски распахнутого пиджака хлопали, словно крылья подстреленной птицы. В воздухе его еще несколько раз перевернуло, а затем он беззвучно камнем упал на поляну перед Шандольским лесом.

Смит попытался еще некоторое время бороться со снотворным, но потом вспомнил, что была и первая ампула. Из нее ему досталось немного, но... Глаза окончательно закрылись. Мозг стал окутывать неприятный туман.

Он почти взял меня. Почти взял…

«Дестер» постепенно, едва заметно снижался. Автопилот не был запрограммирован на какой-то определенный маршрут. Он просто застабилизировал машину, и теперь она летела прямо по чуть наклонной траектории, то есть по той, в которой ее застал начавшийся поединок между Охотником и Смитом.

Малыш лежал на поляне. Его глаза были устремлены вверх. Теперь они перестали быть старушечьими. Они стали глазами обычного подростка. В них еще теплилась жизнь, они старались ухватить «Дестер» вернуть его назад. Но аэромобиль уже летел над лесом.

Он неуклонно снижался. И вот его колеса начали задевать верхушки сосен. Машину несколько раз основательно тряхнуло. Если бы она была оборудована радаром, гирокомпасом и аварийной системой управления, она, возможно, дотянула бы до Шандола. Но это была машина для серьезных мужчин, которые любят контролировать трассу – только ручное управление. Поэтому произошло то, что и должно было произойти. «Дестер» рухнул в самую чащу. В мгновение ока супераэромобиль последней модели стал мертвым, как яйцо динозавра. Он падал, ломая ветви отвесно вниз, пока не врезался в землю, воткнувшись в нее на полтора метра в глубину. Двигатель напоследок взвизгнул, колеса попытались закрутиться, но все это напоминало предсмертную конвульсию.

Смита несколько раз во время падения ударило обо все углы, которые только имелись в кабине. Напоследок он ткнулся головой в рычаг управления. Из разбитого лба хлынула кровь.

Интересную гипотезу о природе этого заболевания выдвинули исследователи одной из клиник в Калифорнии, обследовавшие 900 пациентов. По их мнению, болезнь вызывается токсином арабинолом.

Через некоторое время Смит понял, что он гриб. Огромный, пористый гриб. Он явственно видел (или чувствовал?), как от него во все стороны расходятся миллионы нитей, сине-белые, пульсирующие, они разбегались по всем направлениям и где-то там (где он не мог отчетливо различить) соединялись с другими грибами, составляли с ними одно целое, какое-то единое пространство. И пространство это дышало неравномерно и тяжело. Смиту не хотелось быть грибом, но было совершенно ясно, что если он оборвет эти нити, что-то исчезнет навсегда, что-то прервется, уйдет безвозвратно. И этот уход станет непоправимой катастрофой. Смирившись с новыми ощущениями, Смит начал разглядывать нити. Они не были одинаковыми. Одни были очень толстыми, другие едва различимыми. В местах, где его губкообразное тело соединялось с ними, было приятно и тревожно одновременно. Через нити в него что-то втекало. Оно питало его, делало упругим и сильным. Внезапно он увидел, что к нему приближается огромный красный слизень. Вот сейчас он коснется его, а убежать невозможно – нити могут оборваться. Нужно попытаться придумать что-то еще. Но слизень уже в миллиметре. У него странная для слизня поверхность: шершавая, в мелких трещинках и пупырышках. И вот слизень прикоснулся к нему и пополз всем своим извивающимся телом вверх. Смит не выдержал и проснулся.

Как только он открыл глаза, в голову ударила страшная боль. Как будто его голова стала яйцом, из которого стремится вылупиться безобразный птенец. Он мечется в темном пространстве и бьет своим клювом во все стороны. Смит поспешил закрыть глаза, но боль не утихла. Наоборот, она стала еще сильнее. Он снова открыл глаза, смутно припоминая сокрушительное падение. Веки разлипались с трудом. Он провел по ним рукой, отдирая корку засохшей крови. Сквозь туман он увидел перед собой монету, пулю и мелкие осколки ампулы. Что-то влажное и шершавое коснулось его щеки. Смит вздрогнул и поднял голову. В ней немедленно началась локальная ядерная война. Складывалось впечатление, что ему изнутри делали лоботомию без анестезии. Снова влажное движение по щеке. Смит повернул голову направо, туда, где совсем недавно сидел Малыш, Охотник, который чуть не взял его. Он увидел перед собой два глаза, выглядывающих из-под черной челки. Глаза были лиловыми и настороженными. Они ждали его реакции. Затем из черных, шерстяных зарослей выскочил красный слизень и несколько раз коснулся его щеки, оставляя после себя мокрые густые следы. Смиту наконец удалось сфокусировать взгляд. Перед ним, виляя хвостом, стоял ризеншнауцер. Огромный, черный, лохматый. Он приподнял уши и сам приподнялся на передних лапах, которыми упирался в сиденье. Взгляд Смита упал на рулевую колонку, она вся была в его крови. Дышать было невероятно больно. Левый бок просто разламывался. Казалось, что там между ребер застряло рыцарское копье. Смит посмотрел. Никакого копья. Он с трудом сообразил, что у него, скорее всего, сломаны ребра, которые готовы вот-вот проткнуть легкие. Левая рука повисла плетью. Вывих? Перелом?

Вокруг – никого. Только лес, щебетание птиц и одичавший ризеншнауцер, который при всем желании не смог бы зализать его ран. Голова отчаянно кружилась. И кружение это все ускорялось. Словно ей управлял какой-то мятежный карусельщик, который мстил всему свету за позор Галилея…

Смит снова провалился в темноту. Только на этот раз его голова откинулась назад. Ризеншнауцер несколько раз осторожно тявкнул, издал жалобное поскуливание и бросился прочь в лесную чащу. Через несколько секунд треск ломаемых им кустов стих.

А Смит летел в полной темноте. Точнее, не летел, а падал. Он понимал, что это падение будет длиться вечность, что он обречен падать так до тех пор, пока его сознание не накроет волна абсолютного безумия, безумия, которое является полным отрицанием сознания как такового. И вот тогда он превратится в Ничто. И все равно будет продолжать падать. Но внезапно падение прекратилось. Теперь это напоминало полет. Он словно плыл куда-то, в каком-то направлении. Через некоторое время он понял, что это направление не сулит ему ничего хорошего, что нужно вырваться, остановить движение. И он рванулся вверх и увидел яркий ослепительный свет. Ему стало радостно и хорошо. Все кончилось.

Хуч и Лаймон, заменивший погибшего Фримена, были похожи на двух автогонщиков, недавно побывавших в крупной аварии. У Хуча из-под бейсболки виднелся бинт, у Лаймона рука была на перевязи. Лаймон, огромный, рыжий, веснушчатый парень слушал Хуча с прилежностью первого ученика в классе.

– Малыш не мог врать. Он действительно его взял.