Галактики, как песчинки - Олег Авраменко

— Безусловно, — ответил я, наблюдая за тем, как Анн-Мари достаёт из аптечки упаковку с инъекционными ампулами. — Надеюсь, мы проснёмся не в аду.

— Не беспокойтесь, сэр, — вклинился в наш разговор Нарсежак. — Всего через час мы передадим вас в целости и сохранности в руки наших здешних друзей.

— Отставить разговоры, бортинженер, — строго произнёс Буало. И уже ко мне: — В общем, мы поняли друг друга, бригадир.

— Да, конечно. Мягкой вам посадки, каплей.

— А вам приятных снов, сэр.

Интерком отключился. Тем временем Анн-Мари уже отошла в хвостовую часть салона и принялась делать ребятам инъекции.

— Ох, не нравится мне это, — проговорил Валько, загодя закатывая рукав своей рубашки.

— Никому это не нравится, — сказала моя дочь, изображая полную невозмутимость. — Но так нужно. Чем меньше мы будем видеть и слышать, тем лучше. Если нас схватят, то на допросе мы не сможем ничего сообщить о месте посадки челнока, приземлился он или приводнился, кто его встречал, каким путём нас переправили…

— Прекрати, Рашель! Не считай меня идиотом. Я всё прекрасно понимаю, просто… просто чувствую себя немного не в своей тарелке. Пока я в сознании, мне ещё не так страшно. Но как только я представлю себя бесчувственного, беспомощного, во власти других людей, пусть и друзей… Ай, ладно! — И он покорно протянул свою руку только что подошедшей к нему Анн-Мари.

После Валька свою дозу снотворного получила и Рашель. Затем Анн-Мари сделала инъекцию мне, а последнюю ампулу использовала для себя. Усевшись в своё кресло, она сказала:

— Половина ребят уже спит, остальные засыпают.

Меня тоже начало клонить ко сну. Рашель сладко зевнула, а Валько, оставаясь в своём репертуаре, пробормотал:

— Если нас собьют или мы сами разобьёмся, то даже не узнаем об этом. А может, мы проснёмся в плену у мохнатиков.

— Типун тебе на язык! — сонно произнесла Рашель. — Спокойной ночи, несносный мальчишка. И тебе тоже, папа… то есть, сэр. И вам, Анн-Мари, конечно…

Я что-то промычал в ответ, но уже не помню что именно, так как в то же мгновение меня одолел сон.

Я проснулся, жмурясь от яркого света. Спустя несколько секунд мои глаза привыкли к нему, и я убедился, что свет не такой уж яркий, а обычный дневной, проникающий сквозь два окна в просторную комнату, где я лежал на широкой двуспальной кровати, поверх цветастого байкового покрывала. На мне был тот же самый костюм новороссийского производства, который я надел перед посадкой в челнок, — правда, изрядно помятый. В таком же состоянии был и наряд Анн-Мари, которая спала рядом, подложив под голову руку. На её лице застыло умиротворённое выражение.

Приняв сидячее положение, я осмотрелся вокруг. Комната ни в малейшей мере не напоминала тюремную камеру. Это была уютная семейная спальня в доме граждан среднего достатка. Правда, в мелких деталях обстановка казалась мне немного необычной, но это было естественно — другая планета, другая культура, другой образ жизни. Помнится, я долго привыкал к тому, как обставила наш дом Луиза… Но нет, сейчас не время предаваться воспоминаниям.

Я легонько потряс Анн-Мари за плечо. Никакой реакции. Я тряхнул сильнее, но она продолжала спать как ни в чём не бывало. Похоже, на неё ещё продолжало действовать снотворное, тогда как я уже успел его «переварить». Здесь многое зависело от индивидуальных особенностей метаболизма.

Я соскочил с постели, обулся и осторожно подступил к одному из окон. Как я и ожидал, мы находились в особняке, в спокойном загородном районе, где обычно проживали бизнесмены средней руки, инженеры, врачи, адвокаты и прочие представители так называемых «респектабельных» профессий. Это был один из возможных вариантов, перечисленных адмиралом Дюбарри, когда он инструктировал меня в связи с предстоящим заданием, но никакие конкретные детали в том разговоре не обсуждались. В отличие от ребят из нашей группы, чьи легенды тщательно разрабатывались в течение нескольких месяцев, меня, Рашель и Анн-Мари собирались устроить уже на месте, с оглядкой на обстоятельства. Особых проблем не предвиделось — спешное переселение на Новороссию полутора миллиарда жителей трёх других планет не могло не породить путаницы и неразберихи, что позволяло сравнительно легко внедрить нас в здешнее общество под видом перемещённых лиц.

Первым делом я направился в ванную, второпях привёл себя в порядок, а вернувшись обратно в спальню, снова попытался разбудить Анн-Мари. Но опять же — безрезультатно.

Тогда я выглянул из комнаты в коридор. Откуда-то снизу до моего слуха донеслись звуки очень знакомой мелодии. Кажется… Да, «Лунная соната» — одно из самых любимых произведений моей дочери. В свободное от учёбы и подготовки к военной службе время она занималась игрой на музыкальном синтезаторе, причём получалось у неё совсем неплохо. Изредка, когда к нам приходили на ужин гости — то ли мои сослуживцы, то ли коллеги её матери, — Рашель устраивала небольшие концерты, которые пользовались неизменным успехом. Даже я, далёкий от музыки человек, не мог не признать, что в её игре чувствуется недюжинный талант. Однако Рашель и слышать не хотела о музыкальной карьере, главной любовью её жизни, как и моей, были звёзды — и она выбрала их…

Рассудив, что раз дверь спальни оставили незапертой, то опасаться нечего, я медленно спустился по лестнице в холл первого этажа. Музыка доносилась из-за приоткрытой двери примыкавшей к холлу комнаты, скорее всего, гостиной. Пьеса Бетховена звучала немного иначе, мелодия была не такой плавной, как я привык её слышать, но всё равно она зачаровывала.

Я тихо проскользнул в комнату, которая в самом деле оказалась гостиной. В дальнем её углу сидела спиной ко мне Рашель, одетая в симпатичное голубое платье, а её пальцы легко порхали над клавишами громоздкого и неуклюжего синтезатора, имитирующего внешний вид старинного механического рояля… А впрочем, нет. Это и был самый настоящий механический рояль! Вряд ли старинный, но тем не менее подлинный. Музыкальный инструмент безо всякой электронной начинки, в котором звуки рождались от ударов по металлическим струнам специальных молоточков, приводимых в движение нажатием клавиш. Механические рояли — хоть старинные, хоть сделанные в наше время, — были исключительной редкостью, раритетом. Речь, конечно, идёт о хороших роялях, а не о бездарных поделках с глухим, бесцветным звучанием, фальшивящих едва ли не на каждой ноте.

Рояль, на котором играла моя дочь, был не просто хорошим, а отличным. Игра на нём явно доставляла Рашели огромное удовольствие. Закончив «Лунную сонату», она почти без перехода начала «К Элизе» — ещё одну пьесу гениального композитора древности.

Бесшумно, чтобы не отвлекать дочь, я подошёл к ближайшему стулу и присел. Только тогда я заметил, что в комнате находится ещё один человек — полноватый мужчина лет на пятнадцать старше меня, с убелёнными сединой висками и круглым добродушным лицом. Когда наши взгляды встретились, он слегка кивнул мне головой, но не проронил ни слова. Лишь после того, как отзвучали последние аккорды мелодии, он поднялся со своего места и чинно захлопал в ладоши. Я тоже встал и присоединился к аплодисментам.