Двое - Алан Александр Милн

Бакстер медленно поднялся с кресла и минуту постоял, тихонько насвистывая первые такты “Сицилиетты”. Затем, вздохнув, он повернулся к камину и сказал:

– Вот и все. На этом история кончается.

Раздались удивленные возгласы слушателей.

– Но как же!... – воскликнула Салли.

Бакстер бросил окурок сигары в огонь.

– У меня не было адреса Веста. Я не мог вспомнить его имени и не знал, где он работает. Я больше никогда не встречал ни Веста, ни нашей хозяйки, ни девушки в черном. А теперь, сэр Роджер, не сесть ли нам за бридж?

Бетти встала, подошла к Берти и сжала его локоть.

– Бедняга, – сказала она. – Хотя я рада, что все получилось именно так. Ну, кто будет играть?

Бакстеры и Эффингемы играли в бридж, молодые люди удалились в бильярдную, а мистер Кокс рассказывал Сильвии историю своей жизни. Реджинальд оказался рядом с мисс Воулс.

– Давайте выйдем на воздух, – сказала она, – здесь душно.

Они уселись на одной из многочисленных веранд, которые Бетти именовала лоджиями, в ласковой тишине наступившего вечера.

– Вы позволите? – спросил Реджинальд, показав на свою трубку, и она кивнула. Тогда он набил трубку и закурил.

– Как люди глупы, правда? – сказала она вдруг.

– Я как раз не могу решить, кто я – совершенный осел или...

– Или мудрец?

– Да нет, человек среднего ума.

– Как вы собираетесь выяснить это?

– Задав вам один вопрос.

– Задавайте.

– Если я окажусь полным идиотом, вы не рассердитесь?

– Нет.

– Ну хорошо, рискну. – Он взглянул на нее и отвел глаза. – Вы всегда ходите в черном?

Какое-то время она молчала. Реджинальд стал сомневаться, слышала ли она его, а если слышала, то поняла ли. Он затянулся и подумал, что все же оказался дураком.

– Бакстер, – прошептала она. – Забавно чуть ли не тридцать лет пытаться узнать его фамилию, а потом выяснить, что просто Бакстер.

– Но вы ведь не дожидались его все это время, – предположил Реджинальд.

– О нет!

– Но долго? Простите меня. Не сердитесь, что я спрашиваю.

– Мне всегда хотелось узнать, что произошло. Я была уверена, что он не мог уйти просто так.

– Я не знаю, что можно было бы предпринять на его месте, а вы?

– И я... Но как вы угадали?

– Я заметил, что мелодия имеет какое-то значение и для вас. И потом – его описание... Он описал вас очень точно... Такою, как вы сидели там в кресле.

– Это было тридцать лет назад, – сказала мисс Воулс с легким смешком.

Множество комплиментов пришло в голову Реджинальду, но он молчал.

– А он, конечно, не подозревает, – произнесла мисс Воулс.

– Конечно нет. А вы ни о чем не догадывались, пока он не начал рассказывать?

– Совершенно. Только когда он упомянул Охотничий бал в Бистере. Тогда я сразу поняла.

– Я думаю, совершенно невероятное ощущение – спустя тридцать лет слушать этот рассказ.

– Да. Невероятное. Я почувствовала, что вы догадались. Наверное, только вы. Разве что... – Она задумалась.

– Я уверен, что, кроме меня, никто не мог... – сказал Реджинальд с оттенком гордости. Он представил себе продолжение фразы: “Ведь я пишу романы, изучать людей – моя профессия” – и содрогнулся при мысли о том, что нечто подобное можно произнести вслух. Вместо этого он спросил:

– Скажите, тогда... для вас много значила эта история? Мне всегда хотелось узнать, когда я ходил на танцы и мне нравилась какая-нибудь девушка, нравлюсь ли я ей тоже. Вы понимаете, о чем я говорю. С первого взгляда, сразу.

– Да, думаю, что да. Может быть, у девушек это реже. Мужчины чаще реагируют одинаково. Я хочу сказать, они часто бывают похожи один на другого. Одного типа. Особенно те, кто увлекается охотой. Мистер Бакстер был не таким – тогда. Сейчас он какой-то биржевой маклер... или просто выглядит так. Эта уверенность в себе, и аккуратные усики, и все остальное. Он был... больше похож на вас.

– На меня? – рассмеялся Реджинальд.

– Ну да, такой тип довольно редко встречается... в охотничьих кругах.

Они снова помолчали. Если бы я был настоящим писателем, я бы написал об этом рассказ. Сейчас ей, наверное... сколько? Лет сорок пять. Но пока Бакстер рассказывал, она была совершенная девушка в черном.

Мисс Воулс заговорила, почти позабыв, что Реджинальд рядом, как будто девушка в черном рассказывала приятной немолодой мисс Воулс о том, что произошло полчаса назад:

– Я заметила его за ужином. Наши взгляды ни разу не встретились, но я чувствовала его присутствие. Я знала, что он не такой, как остальные; и думала, что я тоже отличаюсь от окружающих... пока не убедилась в обратном. Он, очевидно, был прав, сказав, что я чего-то ждала. Когда живешь в каком-то окружении, а сам – иной, то обязательно думаешь, что так не может длиться вечно. Что существует возможность бегства... пока ты молод.

Мне вовсе не хотелось выглядеть гордячкой...

Я пробовала оставить несколько танцев на случай, если бы он пригласил меня. Мне хотелось этого. Но когда он подошел, оставался только один. Я страшно устала к тому времени, как заиграли этот танец, да и мелодия была бестолковая. Мне не показалось, что он хорошо танцует, к тому же он все время молчал. Хотелось поговорить о чем-нибудь, чтобы понять, что он собой представляет, но ничего не приходило в голову. Я боялась, что если открою рот, то обязательно спрошу, в чьей группе он охотится...

Потом заиграли эту мелодию, и мы оба вернулись к жизни. Я чувствовала, что знаю его давным-давно и что все прекрасно. Он был не такой, как все, я тоже; мы наконец встретились. Можно ли влюбиться вот так, сразу? Наверное, нет. Это только кажется.

– А может быть... Не могу сказать...

– Конечно, я думала, что увижусь с ним утром. Я придумывала, о чем мы будем говорить. Ведь мы же не обменялись ни словом. Только смотрели друг на друга, и он одно мгновение... вечность держал меня в объятиях. Глупо, конечно, я понимаю. Вся эта история – глупость.

Я сказала сегодня – не делать ничего только потому, что это делают другие. В те времена девушкам полагалось ждать, правда? Ничего не делать, только ждать. И я ничего не делала. Только ждала, что он вновь появится, что он напишет мне. Но этого не случилось.

Тогда мне стало казаться, что я все это выдумала.

Она замолчала. Потом очень тихо стала напевать этот вальс. Глупая сентиментальная мелодия, думал Реджинальд, а все же... Он различал в полумраке овал лица своей собеседницы, и ему легко было представить ее опять восемнадцатилетней, романтичной, ждущей, что вот-вот что-то произойдет, представить все, что она читала, думала и воображала в этом чужом окружении, все, что вдруг проснулось в ней. Была бы она счастлива с ним? Не с этим, довольным и благополучным, а с тем, каким он был тридцать лет назад?