Ожерелье от Булгари - Фэй Уэлдон

Уолтер предупредил ее, что американская галерея получит пятьдесят процентов от выручки, «Блумсдейл» тоже откусит свой кусок, агент заберет пятнадцать процентов, а налоговая служба — двадцать пять, если он продаст несколько полотен, и сорок, если больше. Так что нет, богатым он не станет. Разбогатеть можно, только если твои картины продаются дороже десяти тысяч фунтов. Но он может стать уважаемым. Уолтер хотел уважения. Ему не нравилось покровительственное отношение. Не нравилось быть молодым. Его раздражало, когда его воспринимали как аутсайдера из числа молодых художников, он хотел войти в круг маститых авторов, где и он сам, и его работы чувствовали бы себя гораздо комфортнее.

— Ты уже и так выглядишь достаточно взрослым, — заверила, она. — При таком освещении ты практически можешь сойти за сорокалетнего.

— Это хорошо, — кивнул он. — Сорок — в самый раз. Но мне бы не хотелось становиться старше.

— А я не хочу становиться намного моложе, — сказала она. — Это доставляет массу беспокойства.

— Но ведь это не на самом деле, правда? — спросил, он, — Это лишь в нашем воображении?

Грейс выдернула у него еще один седой волос. Его брови стали заметно гуще. У нее начались месячные.

Она периодически хватается за живот и пьет аспирин. А если она забеременеет?

— Конечно, это лишь в нашем воображении. Дорис, хотя ее голова все еще сидела на корпусе несколько странно (Уолтеру придется над этим поработать), улыбалась им вполне доброжелательно, как когда-то леди Джулиет. Грейс убедила Уолтера нарисовать ее по возможности доброй, памятуя о том, какой она была от рождения, а не какой стала. Какой Дорис могла бы быть, если бы однажды не влюбилась в собственного отца, согласно теории доктора Дума, и не научилась ненавидеть собственную мать, а, следовательно, и всех женщин. Убедить Уолтера оказалось весьма непростым делом, но ей это все же удалось.

— Мы делаем это, чтобы уменьшить существующее на земле зло, — терпеливо объясняла ему Грейс. — Мы должны смотреть на себя как на поборников добра и искать хорошее во всем, даже в Дорис.

Она помешала ему добавить в краску кипяченого льняного масла, от которого лет через сто лицо Дорис почернело бы. По крайней мере, теперь он пользуется хорошей грунтовкой, а не дешевым заменителем, как раньше. Но нет ли каких-то добавок в той краске, что Уолтер недавно купил? Потому что иногда, когда они просыпались утром, обнаруживалось, что новая краска плохо держится, немного стекает, даже трескается, смазывая края губ Дорис или сужая ее глаза, отчего она выглядит не очень красивой. Эффект был совсем иным, не как тот веселый шарж, теперь закрашенный, который Уолтер сделал тогда при помощи акриловых красок. В этом изображении было что-то тревожное и немного жуткое.

Уолтер позвонил производителям красок, которые заверили его, что больше никто не жалуется и их продукция тут ни при чем. Они даже нахально высказали предположение, что, возможно, холст не подготовлен как следует. Так что Уолтер просто исправлял огрехи и молил Бога, чтобы лак, которым он покроет законченную работу, сделал свое дело и удержал лицо Дорис на месте.

Грейс созналась Уолтеру, что у нее есть сделанная Гарри Баунтифулом запись его встречи с Дорис. Уолтер сначала разозлился, на что имел полное право. А потом рассмеялся и сказал, что когда они наберутся смелости, то отправятся вместе в Тавингтон-Корт и прослушают эту пленку, и он восстановит выпавшие из его жизни часы.

Флора выглядела бледной и сердитой, но очень красивой. На ней были коротенькая цветастая юбочка, легкий джемпер и ниточка жемчуга на шее. Она пришла в «Плющ» без пальто, поэтому дрожала от холода, пока ела салат «Цезарь». Но постепенно она согрелась, и даже щечки у нее порозовели. Она знала так много о всяких мрачных эпизодах из области искусства, культуры и истории, которые обычно приводили Барли в изумление. Но благодаря Дорис он стал разбираться во всем этом несколько лучше.

За четыре месяца, прошедших с того времени, когда Флора собирала материал для шоу, в котором должен был принять участие Барли, и до непосредственной записи передачи, Барли понял, насколько он на самом деле невежествен, необразован и несведущ. Когда заходила речь о Брунеллески, Ван Эйке или о меценатстве Медичи, Барли тут же переставал что-либо понимать, не имел даже представления, в каком веке это было. Грейс тоже толком ничего не могла подсказать, но все же знала чуть больше Барли, и это тоже его огорчало. Кто такой Савонарола? Барли думал, что это сорт салями. Оказалось, нет. Известный религиозный фанатик древности. Флора это знала, Дорис знала. Грейс высказала предположение, но ошиблась: она подумала, что это философ-марксист. А Барли просто выставил себя полным идиотом.

Одной из причин, по которой Барли женился на Дорис — и он этого не отрицал, — было желание избавиться от чувства, что он неровня всем этим архитекторам, политикам и дизайнерам, с которыми ежедневно общался и которые все пооканчивали университеты, а большинство даже Оксфорд или Кембридж. Конечно, Барли обладал талантом делать такие деньги, каких большинству из них отродясь не увидеть, но по какой-то таинственной причине их уважали куда больше, и Барли хотелось того же.

Он не желал слышать никакой критики в адрес Дорис — она ведь его жена, в конце концов, — и надо отдать должное Флоре: она не стала выплескивать на него свой гнев. Когда они поглощали закуски, она лишь сказала, что Дорис ее уволила и она теперь без работы.

— Увольнять она умеет, — осторожно проговорил Барли. — Она даже Грейс уволила.

И рассмеялся. Он поинтересовался у Флоры причиной. Должна же быть какая-то причина? Наверное, она что-то не так сделала. Росс, например, отказался худеть. Будь у него хотя бы немного самодисциплины, он похудел бы как минимум на фунт. Так в чем дело? — Я была в белом платье на вашей свадьбе, и мои ноги лучше, чем у нее, — быстро ответила Флора. — Я переплюнула невесту.

Барли автоматически посмотрел вниз, чтобы убедиться, так ли это. Ноги действительно оказались стройными, хорошей формы, возможно, чуть полнее в икрах, чем у Дорис. У Дорис ноги очень длинные, но, на его взгляд, слишком худые. И, кроме того, у Флоры очаровательные коленки.

— Перестань! — сказал Барли. — Это же полнейшая чушь.

— И ты слишком долго на меня смотрел, — продолжила Флора, — а она это заметила.

— Ты была такой очаровательной, — беспомощно пробормотал Барли. — Но почему сейчас? Если ты права и причина именно в этом, то почему она так долго выжидала, почему не уволила тебя сразу?

— Потому что хотела найти кого-нибудь на мое место, и думает, что нашла, — сообщила Флора. — Только это не так. С Джасмин Орбакл я вместе училась в художественном колледже. Сейчас она работает в компании «Булгари», а до этого занималась изучением древних украшений. Я ее предупредила, так что теперь она никуда не уйдет, и это означает, что у Дорис никого нет.

— О Господи! — Трудно сказать, на чьей он был стороне. — Это плохо.