На крестины в Палестины - Алексей Лютый

Жомов, которому достался страшный удар декольте по стойкой морали, несколько секунд не моргая смотрел в вырез топа, затем растерянно оглянулся, пытаясь понять, к кому обращается девица. И лишь осознав, что Фатима говорит именно с ним, начал заикаться.

– Р-р-рабинович! – неожиданно рявкнул он. Сеня от такой наглости оторопел.

– Так ты еврей? – удивилась девица.

– Это я еврей! И я Рабинович, – завопил кинолог, тщетно пытаясь пнуть Ивана ногой, на которой сидел.

– Я и так вижу, что ты еврей, – фыркнула танцовщица, бросив на сохнущего на глазах Ромео лишь мимолетный взгляд и сконцентрировав все внимание на омоновце. – Неужели и ты еврей, красавчик? Что-то не похож.

– Похож! То есть, конечно, нет, – запутался Жомов. – Русский я. – И зачем-то ткнул пальцем в Попова: – А он наполовину хохол.

– Никогда не слышала о таких народах, но уже и то хорошо, что вы не евреи. – Фатима сделала такой глубокий вдох, что ее декольте едва не выбило из головы омоновца остатки моральных устоев. – Так как же тебя зовут, русенький?

– Дурная башка его зовут! – встрял в разговор Сеня, взбешенный двумя обстоятельствами. Во-первых, тем, что Фатима нагло липла к Жомову, у которого, как всем известно, в отличие от некоторых, собственная жена есть. А во-вторых, Рабиновича покоробила неприязнь девки к евреям. В конце концов, все к сынам Израилевым, значит, нормально относятся, а эта швабра что-то против имеет! Впрочем, Фатиму его душевное состояние не интересовало. Снова лишь стрельнув по Рабиновичу мимолетно-неприязненным взглядом, девица спросила у омоновца:

– Милая Дурная Башка, почему ты разрешаешь каким-то там иудеям находиться в своем обществе?

– А вот это тебя не касается. – Жомов умел и за друзей обижаться. – И вообще, бабонька, шла бы ты отсюда. У меня жена и трое детей по лавкам титьку просят.

– Одна жена? – деловито поинтересовалась танцовщица.

Ваня, хоть и не собирался с ней больше общаться, невольно кивнул головой. Фатима рассмеялась:

– Ну так я младшей женой буду. А дитятей твоих выкормим. Груди у меня функциональные. Можешь потрогать. Только недолго, люди смотрят.

Жомов невольно протянул обе руки к предполагаемым объектам досмотра, но, вовремя опомнившись, отдернул их так, будто по пьянке в туалете чужой инструмент для справления нужды из ширинки вытащил. Девица удивленно посмотрела на него и еще на пару сантиметров выдвинула из топа груди. Науке неизвестно, что в таких случаях может натворить женатый омоновец. Самые лучшие психоаналитики и психиатры отдали бы свои гипнотические маятники за возможность лишь одним глазком взглянуть на этот эксперимент, но, во-первых, в караван-сарай их никто бы и не пригласил. А во-вторых, Жомову не пришлось дальше испытывать крепость своих нервов, так как в забегаловку ввалилась целая толпа вооруженных сарацин.

Зверского вида аборигены в белых одеяниях, красных чалмах и кушаках такого же цвета вмиг выстроились вдоль главного прохода, оттесняя прочих посетителей от ментов. Облегченно вздохнув, Ваня вскочил с места, отцепляя «демократизатор» от пояса. Злой Рабинович тут же оказался рядом, да и криминалист не подвел – ровно через секунду вырос рядом с друзьями, с дубинкой в руках и бараньей ногой между крепких челюстей. Трое ментов приготовились к драке, но изувечить кого-нибудь в этот раз им не довелось. Следом за стражей в караван-сарай вальяжно вошел чернобородый мужик, одетый в шитый золотом халат. Подойдя к ментам, он склонился в почтительном поклоне.

– Великий Кылыч-Арслан, да благословит Аллах плодородием полторы тысячи его жен, просит уважаемых чужестранцев посетить его крохотный дворец, да пошлет Аллах пылесос в каждую из полутора тысяч комнат, – не разгибаясь, проговорил бородач. – Несравненный султан сельджукский завтра отбывает в Каппадокию и нижайше просит вас посетить скромный пир, да не даст Аллах испортиться всем полутора тысячам перемен блюд, которые приготовлены в честь этого события.

– Мужик, вали отсюда, – фыркнул в ответ Жомов. – Мы уже и так пируем.

– Не обращайте на него внимания, он в подворотне воспитан, – ткнув Ивана локтем в бок, улыбнулся Рабинович посланнику султана. – Конечно же, мы принимаем приглашение. Показывайте дорогу!

Все время пути до дворца сельджукского султана Сеня с Жомовым ругались. Рабиновичу никак не удавалось убедить омоновца, что к местному пахану они пошли не из-за Сениной трусости, а из политической необходимости. Особенно усложняло задачу то, что кинолог и сам был готов кое-кого покусать, словно его верный пес, за то, что Фатима предпочла омоновца изысканному еврею. Это до чего же грубым человеком нужно быть?!

В общем, Сене пришлось очень постараться, чтобы не дать омоновцу перебить сопровождающих и спокойно дойти до дворца Кылыч-Арслана. Собственно говоря, и ежу было понятно, зачем отправился на эту встречу Рабинович. Дураком кинолога назвать вряд ли кто решился бы. Сеня очень быстро умел ориентироваться в обстановке и сейчас прекрасно понимал, что основные силы крестоносцев еще далеко и все окрестные земли подчиняются сельджукскому султану. А что может способствовать максимально быстрому путешествию в Палестину по земле сарацин, кроме сопроводительной бумаги от их Главного Начальника?.. Вот Сеня и хотел добиться того, чтобы Кылыч-Арслан устранил все препятствия на их пути.

Жомов успокоился и перестал называть Рабиновича «лохом» только тогда, когда впереди показались ворота дворца сельджукского правителя. Как и все восточное, на взгляд нормального мента, они были слишком пестры и вызывающи, но никто со своим уставом в чужой монастырь лезть не собирался. Поэтому друзья ворота не обгадили, а просто вошли внутрь и проследовали за сопровождающим в пиршественные покои.

Обеденный зал султанского дворца от убранства караван-сарая мало чем отличался. Разве что размерами да общей стоимостью ковров. А в остальном атмосфера пиршественного зала целиком и полностью соответствовала туземному колориту. Гостей у Кылыч-Арслана собралось немало, не меньше батальона, по оценке Жомова, и все они дружно обернулись в сторону вошедших в зал ментов. Танцовщицы в центре зала тоже замерли, с любопытством разглядывая чужестранцев. Сеня не оставил их взоры без внимания и тут же отметил для себя пышногрудую блондиночку, невесть как затесавшуюся в строй черноволосых девиц. Впрочем, рассмотреть ее получше он не успел – из глубины зала навстречу друзьям поднялся худощавый сарацин со стриженной под Ильича бородкой.

– Здгавствуйте, товагищи! Пгисаживайтесь, – картавя произнес он, указывая ментам на ковер около своего стола. – Извините, что обходимся без стульев, но их отменили, как пегежиток бугжуазной Евгопы. Так что пгиучайтесь жить пгосто, по-нагодному. Что будете? Водочки нету, матгосня выпила, зато винища навалом. Ггеческого или гимского? А может, «Букет Кубани» пгедпочитаете?

– Ни хгена… – изумился Жомов, невольно подстроившись под манеру речи султана, а потом сплюнул, покосившись на Рабиновича. – Тьфу ты. Пристанет же, зараза! Говорю, ни хрена себе сервис. Может быть, у него и «шафран» тут найдется? Или рябиновка.