Бриллиант в мешке - Юлия Винер

Тут подошел Азам, несет кружку с чаем. Только глянул на нее, на меня, одной рукой поставил кружку на тумбочку у меня под носом, а другой обнял сзади Галку за плечи и поднимает с моей кровати.

Она ему:

– Ты чего, чего? – и упирается.

– Пойдем, – говорит, – покурим. Поднял и увел. Может, он и не такая мягкая глина, как мне сначала показалось? Запросто с Галиной моей справился и не дал ей заговорить о деле. Но, надо сказать, досадно смотреть, как они в эти три дня близко сошлись, хотя и красиво.

Вот все утверждают, как трудно бросить курить. Мучаются мол, на стенки лезут, испытывают отрицательные физические явления и душевное беспокойство. А по-моему, это просто избалованность и недостаток силы воли.

Я всегда говорю: если не можешь бросить курить в любой в момент, нечего было и начинать. Взять хоть меня: я курю с двенадцати лет и всегда твердо знал, захочу – и брошу, без всякого напряжения. Да я и бросал сколько раз, и всегда успешно. Ну, конечно, поначалу неприятно, не хватает чего-то, рука все время сама шарит – я в такие периоды сигареты не выбрасываю, а, наоборот, кладу на видное место вместе с зажигалкой, но не трогаю.

Некоторые начинают спасаться едой и прибавляют в весе, но я и других-то толстых не люблю, а себе и подавно не позволю. Сам я употребляю для этого семечки, руки и рот заняты, а калорий в организм поступает не так много.

Надо сказать, что Татьяна всегда неважно переносила эти периоды, дня через три-четыре начинала: Мишенька, может, закуришь, закури, Мишенька. Сама не курит, но дыма ей моего не хватало, что ли? Сперва отмахиваешься, но пройдет еще пара дней, язык от семечек распухает, а там и сам вижу, что цель достигнута, курить я бросил, то есть и ежу ясно, что могу бросить в любой момент, по желанию. И одна-две сигареты уже не составляют разницы, а тут баба пристает. Можно себе позволить, потому что совесть чиста.

И такое удовольствие затянуться первый раз! Хотя голова слегка кружится, но это быстро проходит. Не то чтобы снова начать курить, нет, а просто иногда, для развлечения. Под рюмочку, там, или просто под разговор. Ну и постепенно втягиваешься, конечно, но при этом всегда знаешь из практики, что бросить тебе ничего не стоит.

А то, видишь ли, «не могу», да «тяжело», да «привычка». Нельзя быть рабом своей привычки.

К тому же мне один врач говорил, еще в России, что полностью бросать мне и не следует. То есть, конечно, лучше бы не надо, но, говорит, ты от этого удовольствие получаешь? А как же, говорю. Ну и кури, говорит, в твоем положении удовольствие первое дело. И много ли их у тебя, этих удовольствий.

Можно подумать, что у него их так много.

И вот теперь, как Галина с Азамом пошли покурить, мне тоже ужасно захотелось. Мне и все время хотелось, особенно когда лежал один и плакал, что выпишут. Дали бы покурить, так наверняка и плакать бы не стал. Но теперь в больнице, говорят, совсем нельзя, не знаю, где и они-то курят. Как же я теперь в таком состоянии буду столько времени находиться без курева? Тоска меня опять взяла. Да не может быть, думаю, наверняка есть уголок, как вернутся, попрошу, чтоб меня свозили.

От тоски стал было пить чай, но вкус противный, и неудобно на боку, разлил. Пришла сестра с уколом, увидела и укорила меня для порядка, но убирать не стала, воткнула мне иглу в задницу и ушла.

Галка с Азамом вернулись, стал было я их просить насчет покурить, но язык уже едва ворочается. Спрашиваю Галину:

– Вы там в коридоре Моти не видели, санитара, который меня привез?

– Нет, – говорит – а что?

– Мне его надо, – бормочу, а сам глаз не могу открыть.

– Ничего тебе не надо, – говорит, накрыла меня простыней и занавеску вокруг меня задернула.

Я человек думающий. Делать только не люблю, это меня раздражает, а думать всегда любил. Я и книгу люблю почитать, если интересная, только интересную трудно найти, хорошие иногда бывают, а интересных мало. Но думать все-таки больше люблю, потому что собственные мысли как-то ближе к телу.

И вот в больнице, где делать все равно ничего не надо, я много времени посвящал мыслям. Причем не только по двум основным темам, к которым у меня личный интерес, то есть камни и Татьяна, но и в общем разрезе жизни. До конца продумать ничего не удалось, потому что в больнице никакого пратиюта нет, все время хождение, шум и разговоры, но все же.

Например, такой вопрос. Откуда я сюда приехал, там в прежней жизни положение в стране было всегда хорошее. И по газетам, и по телевидению раньше видно было, что за исключением отдельных недостатков, иногда и крупных, все остальное цвело и развивалось. Это потом там произошел беспредел, но я давно уехал и теперь уже плохо разбираюсь. А раньше был порядок и движение к прогрессу. Но в то же время отдельным людям, как метко шутила народная мудрость, все время не хватало отдельной колбасы.

А здесь положение в стране ужасное. То есть, по радио и телевидению, здесь вообще, кроме крупных недостатков, ничего нет. Правда, еще и мелкие имеются. Порядка никакого нет и в помине, хотя раньше, говорят, был, но поверить трудно. И это не принимая во внимание тот факт, что вообще в любой момент арабы могут нас затопить и сбросить в море. Как, например, сейчас. Теракт за терактом.

Но при этом колбасы завались. Я это, конечно, просто для примера говорю «колбаса», потому что всего завались, даже слишком. Говорят, были времена, когда и здесь якобы голодали, – ну, это они зря, о голоде настоящем они понятия не имеют, поели бы они свекольного пирога со ржаными обсевками, мы там в колхозе, когда ездили на уборку, то пробовали, но есть никто не мог. А деревенские ели, и не когда-нибудь в войну, а при Брежневе уже. Да, но все же и здесь, в этой стране, было когда-то скудно, и колбасы не было – и это как раз в те времена, когда у них, по их словам, был порядок.

Почему это так, либо порядок, либо колбаса, почему нельзя, чтоб вместе?

Я так понимаю, что это вопрос правильного идеологического режима. А идеологический режим здесь мне не вполне ясный. Откуда я приехал, там раньше и идеология, и режим были простые и понятные. Сказано было – строим коммунизм, ну и строили, это и ежу понятно. Что из этого получалось, это уже другой вопрос. Теперь они при своем беспределе неизвестно чего строят, но тоже, наверное, что-нибудь.

А здесь, я так понимаю, строят сионизм. Сейчас, правда, это слово вышло из моды, но нового пока не придумали. Много лет строили и по инерции продолжают. И, надо сказать, в смысле колбасы очень многого добились, хотя общепринятая колбаса здесь невкусная в связи с кашерностью, лично я признаю только некашерную из русского магазина. Но настоящего успеха не добились и добиться не могут по одной простой причине (арабский фактор я пока отбрасываю, для удобства рассуждения).

А именно из-за изма. Я не так хорошо разбираюсь, но, кажется, со всеми измами всегда накладка получалась. Правда, капитализм, вот, вроде успешно развивается кое-где, но капиталисты хитрые, они свой режим никогда измом и не называют, а называют свободное предпринимательство или рыночная экономика. Или еще проще – демократия.