Завещание ведьмы - Валерия Леман

– Ариша от природы была вечно молодой красавицей, – раскрасневшись так, словно пила не чай, а нечто покрепче, говорила Марина Петровна. – Есть ведь такие люди, что, кажется, не стареют. Так вот, к таким и твоя бабка принадлежала. Волосы – как огонь, глаза – не зеленые, но изумрудные! Кожа – белоснежная, без помады вечно алые губы, а зубы – белоснежные, крупные. Настоящая красавица!

Тут Марина Петровна сделала многозначительную паузу.

– …И оставалась она настоящей красавицей до самой смерти, то бишь до шестидесяти одного года. Больше сорока, а то и вовсе тридцати с копейками ей сроду никто не давал. Так-то.

Она глубоко вздохнула и прищурилась.

– Помню, я, чисто по-бабски, спрашивала ее, мол, поделись, подруга, как тебе удается ни одной морщинки на лицо не пустить? А она в ответ только смеялась своим белозубым ртом да рукой на меня махала: «И не спрашивай, Мариша, для того надобно ведьмой уродиться!» Вот как хочешь, так и понимай. Единственное, что я знала на сто процентов, – волосы в рыжий цвет после пятидесяти она подкрашивала – седина пришла к ней без разрешения. В остальном – ничего не знаю!

Марина Петровна сняла очки, задумчиво протерев стекла носовым платком, не переставая притом неторопливо вести свой рассказ.

– Да, она денег на хорошую косметику никогда не жалела. Да, она сама варила мыло из целебных трав и делала себе маски для лица и тела. И все-таки каждый раз, глядя на нее, я дыхание задерживала: чудо! В свои за пятьдесят она сохраняла удивительную свежесть и чистоту лица. Каждый раз, когда кто-то из старых знакомых вдруг встречал Аришу на улице, то буквально столбенел: она оставалась такой же молодой и красивой, как во времена юности! И вот тут все – абсолютно все! – смолкали да губки зло поджимали. И шипение слышалось: «Ведьма!» Вот только в их шипении были настоящие зло и зависть, а во всей жизни Арины, во всех ее делах – лишь добро. Так-то.

Некоторое время мы сидели молча, каждый размышляя о своем. Да, что ни говори, а баба Арина становилась для меня все осязаемей. Теперь я знал, что она душу вкладывала в исцеление людей, знал, что встреча с Америкой, ставшая ее лебединой песней, была своего рода подарком белой ведьме за всех исцеленных страдальцев. Конечно, Арине было плевать, что любимый свою квартиру оставил в наследство не ей – ведь она любила его, а не его жилые метры. Она лишь грустила, потому как знала: скоро им придется расстаться.

И кто же тогда его убил – кому это понадобилось, раз Америка все равно должен был умереть от рака?

– Послушайте, Марина Петровна, вы мне все так чудесно рассказали, история любви… притом что оба знали: недуг Америки – смертельный. Он завещал свою квартиру Углову – Арине это было все равно. Кто же его убил тогда пять лет назад? Что говорила о его смерти Арина?

Какие-то секунды, и все лицо моей собеседницы словно сдулось: резче обозначились морщины, потускнели глаза.

– Вот тут ничем помочь не могу. Не знаю! Как убили Америку, так подруга моя будто замок на рот повесила. Ничего мне не говорила, не делилась мыслями, как раньше. Только пару раз сказала с таким, знаешь ли, особым значением: «Черный человек» не терпит не своей радости».

Мы помолчали. Я пытался понять смысл фразы о «черном человеке». Что за «черный человек»?

Марина Петровна, словно вдруг вспомнив нечто важное, сжала кулачки, резко развернувшись ко мне:

– Я ведь самое главное чуть не забыла: за неделю до смерти Америки он сделал предложение Арине – они порешили расписаться и жить вместе в ее домике до самой его смерти. Регистрация брака должна была состояться через три недели. Вот почему мне все вспоминаются слова подруги о «черном человеке». Я просто уверена, Ален, был кто-то еще, влюбленный в мою красавицу Арину. Кто-то злой, кого она невзлюбила с первого взгляда и кого назвала «черным человеком». Черный! Само слово для Арины – как самое ужасное ругательство. Понимаешь?

Я начинал понимать. Действительно, вполне реальная версия: умирающего Америку убили из ревности, чтобы не дать ему возможности перед смертью стать мужем женщины, которая не ответила «черному человеку» взаимностью.

Я уставился на Марину Петровну просветленным взглядом.

– И кто же этот «черный человек»?

Она только пожала плечами.

– Не знаю, дорогой мой, больше о нем мне подруга ни разу не говорила. Как похоронили мы ее Лешеньку, так она словно обет молчания дала: говорила только во время ритуалов исцеления. Взяла себе ученицу… В принципе неплохая девчонка, но слишком вся такая… дерзкая! Я как-то высказала Арине все, что думаю о ее Арине-младшей, но она лишь усмехнулась: дескать, новые времена, новые нравы, а девчонка имеет дар исцелять других, чувствует травы и их душу, это – главное. Остальное изменит время и личный опыт младшей Арины. Вот примерно так она мне и сказала. И еще добавила, что, если не передаст кому-то свои знания, смерть у нее будет мучительной. На том мы данную тему закрыли.

Какое-то время мы сидели молча. Я понимал, что пора узнать мне последнее – о смерти моей бабушки. Казалось, и Марина Петровна сама, без моих слов, это поняла и вдруг начала свой рассказ негромко и монотонно.

– Она действительно умирала легко, может, потому, что успела передать знания своей ученице, а может – и с этим я скорее соглашусь – потому, что сделала много добра, исцелила множество людей, которые уже и не надеялись выжить.

Я старался не смотреть на рассказчицу, чтобы не видеть слезы в ее глазах и не выдать свои. Раздавался лишь негромкий стук часов и ровный голос, открывающий передо мной картины последних дней жизни вечно молодой красавицы-бабушки, которую я никогда не знал.

– Я провела у ее кровати последние пять дней. Ученицу ее и близко не подпускала, только позволяла ей на кухне готовить умирающей отвары, хоть и толку в них уже не было, Арина сама была готова оставить наш мир. Когда-то, когда мы были еще молоды и Арина только начала собирать свою волшебную литературу, она рассказала мне древний миф о том, что, умирая, человек заходит на невидимое судно, которое и уносит его в дивные страны на вечный праздник жизни. Так вот, те последние пять дней Арина словно уже шагнула на тот самый корабль и встретила там своего Лешеньку.

– Америку? – этим вопросом, каюсь, я лишь попытался замаскировать собственное лирическое состояние.

– А кого же еще? – кивнула Марина Петровна. – Его, родимого. С ним она и разговаривала, слышал бы ты ее голос! Чистый, звонкий, будто юная девчонка болтала с любимым, вспоминая их первое знакомство, и его удивительный взгляд, и их прогулки при луне… Я слушала, словно кто-то читал мне красивый роман о любви.

Она еще раз вздохнула и посмотрела на меня чистым просветленным взглядом, утирая слезы.

– А потом она умерла. Пару раз вздохнула, улыбнулась такой светлой улыбкой и… И навеки закрыла свои зеленые глаза…

Она всхлипнула и улыбнулась мне.

– Знаю, о чем ты сейчас меня спросишь, наговорили тебе тут доброхоты местные… Как только Арина испустила дух, в то же мгновение она изменилась: передо мной лежала не молодая красавица, каковой она оставалась до последнего, а красивая бабушка – худенькое морщинистое личико, абсолютно белые кольца рассыпавшихся по подушке волос. Что это было, почему так случилось – бог его знает! Я любила мою дорогую подругу. И сейчас люблю – иногда она, невидимая, словно вдруг садится где-то рядом со мной, и мне сразу становится чуток теплее.