Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета - Харкурт Альджеранов

Затем следовали две индийские сцены: свадьба и любовная идиллия Кришны и Радхи. Эта последняя сцена была особенно очаровательной, выдержанной в стиле Манипури, Рам Гопал описал ее как «нежную и изящную, напоминающую саму природу в самых лучших ее проявлениях. Танцовщики покачиваются, словно колосья на ветру или тихо колыхающиеся волны. Они составляют единое целое с природой». Павлова – сама покорность, а красивый, мужественный, грациозный Шанкар действительно превратился в Кришну, Вечного Возлюбленного. Он нес в руках флейту, демонстрируя, что явился в образе пастуха. Костюмы были сшиты из настоящей индийской ткани, и все мы не сомневались, что этот новый балет, который добавился к репертуару, будет пользоваться огромным успехом.

В сентябре 1923 года труппа была приглашена выступить в «Ковент-Гарден». Мадам выступала в Лондоне впервые с тех пор, как я был ангажирован в труппу, что произошло два года назад. Объявлялось, что мы привезли с Востока сенсационные танцы, и первым произведением на восточные мотивы, которое мы показали, стал балет «Фрески Аджанты». Павлову очень взволновали эти величественные наскальные изображения в пещере, хореограф же Хлюстин никогда их не видел. Мне кажется, комментарий газеты «Таймс» был глубоким и справедливым: «Новый балет «Фрески Аджанты» вызван к жизни идеей… о том, что создания, существующие в воображении человека, имеют свою собственную жизнь, главная сцена представляет собой танец фигур, изображенных на фресках, в то время пока верующие спят. Эта идея была развита с большой изобретательностью Иваном Хлюстиным. Занавесы и костюмы позаимствованы с подлинных набросков, сделанных с фресок. Балет достигает своей кульминации в сцене ухода Гуатаны от суеты своего двора в поисках более возвышенной жизни. Однако вполне естественно, что аранжировщики главным мотивом балета сделали физическую жизнь многочисленных движений.

Что касается критических замечаний – в танцах и особенно в танце самой мадам Павловой встречается слишком много штампов традиционного балета. Музыка Александра Черепнина отличается ритмическим характером, и ее, пожалуй, следовало более тщательно изучить, создавая па. В целом балет поставлен эффектно, исполнители главных партий делают все, от них зависящее, и постановка в целом принимается с большим восторгом».

Я цитирую эту статью отчасти для того, чтобы показать, что, вопреки бытующему в наши дни мнению, Павлову не всегда воспринимали как богиню, которая не может ошибаться. С.К. Скотт Монкрифф так отозвался о том же балете в «Субботнем обозрении»: «…откровенно говоря, скучный спектакль, с чрезмерной точностью скопированный с унылого буддистского искусства Индии». Павлова и ее балеты подвергались критике, обычно разумной, и она всегда была готова ее воспринять. Но реакция публики имела для нее большее значение – она танцевала не для критиков.

Я же был еще слишком молод, и мне было небезразлично мнение критики. Если даже члены моей семьи и друзья, приходившие в театр, утверждали, что все наши жесты были чудесными, я предпочитал получить какую-то поддержку со стороны газет и журналов. Но в течение первой недели представления «Восточных впечатлений» в «Ковент-Гарден» мы получали довольно холодные отзывы со стороны «Таймс». Мы исполняли премьеру, находясь под влиянием огромного эмоционального стресса: репетируя японские танцы для этого сезона, мы пережили ужасный удар – весь мир был потрясен известием о страшной катастрофе, японском землетрясении 1923 года. Число погибших насчитывало 91 тысячу человек. Каждый день газеты публиковали списки жертв. Многие из нас еще помнили ужасы войны и то, с каким страхом читали подобные списки, а теперь мы заставляли себя читать эти новые листы в надежде, почти не имея на то оснований, что не найдем там имен своих любимых учителей и добрых друзей, которых успели приобрести. Пришел день премьеры, а у нас все еще не было новостей. Имена наших учителей значились на программе в качестве хореографов. По какой-то причине Павлова сочла, что японские танцы не для нее, и я очень сожалел об этом, ибо она по-настоящему серьезно работала над ними в Японии. Однажды я видел ее урок с Кикугоро, когда она дала восхитительное представление. Ей удалось очень быстро овладеть неуловимой японской линией, несмотря на то что всю свою жизнь она работала над тем, чтобы усовершенствовать технику, ведущую к совершенно противоположным результатам.

Наша японская премьера носила грустный характер; мадам решила передать всю вырученную сумму фонду по борьбе с последствиями землетрясения, и японский посол с семьей пришел на представление, японские дамы в кимоно продавали программы. После спектакля посол вышел на сцену и вручил Павловой букет. Критики, встретившие «Фрески Аджанты» выражением недовольства, совершенно растерялись, когда дело дошло до «Восточных впечатлений». «Не можем сказать, насколько танцы, показанные этой труппой, соответствуют подлинным японским танцам; было бы интересно знать, что думают о них японцы, которых оказалось немало среди зрителей. Но их хореографическая изысканность и сдержанность очаровали всех, невзирая на то, что сама мадам Павлова не принимала в них участия, и только когда оркестр заиграл «Танец Бабочки» Грига, она выпорхнула на сцену наряженная, словно японская бабочка, и принялась делать пируэты своим собственным неподражаемым способом».

Думаю, если бы тогда были сотрудники по связям с общественностью, как это принято сейчас, мы имели бы больший успех. Индусские балеты так же привели критиков в замешательство. «Музыку к ним написала Комолата Баннерджи, – продолжает «Таймс», – музыку, в которой долгие и бессвязные танцевальные мотивы с ударными акцентами и звуки волынки, искусно примененные к западной оркестровке, производят эффект принадлежности к Востоку».

Скотт Монкрифф счел японский балет «скучным» так же, как и буддийское искусство. Похоже, «скучный» – любимый эпитет этого придирчивого критика в том сезоне. Мне повезло, ибо он счел мой вклад единственной живой частью вечера и даже похвалил мое исполнение партии Джека в коробочке из «Феи кукол», сказав, что я, похоже, избрал «лучший путь».

Никто тогда не осознавал, что вклад Удая Шанкара в наш балет обозначил поворотный пункт в его карьере и предопределил будущее индийского танца. Помимо нескольких не связанных между собой исполнителей, таких как Рошанара, никто не привозил танец на гастроли, и, что еще хуже, никто не развивал его в Индии. Рам Гопал считает, что «наибольший его упадок начался с вторжения монголов и закончился в последние годы британского правления в Индии». Может, он и прав, ибо только природная сила народного танца поддерживает традицию живой в сельских районах, в то время как в городах модной забавой стал фокстрот. Удай Шанкар танцевал с нами только год, затем он учился в Париже и вернулся в Индию, чтобы создать свою собственную танцевальную труппу. Позже появились Рам Гопал, Мриналини Сарабхаи, Шанта Рао и многие другие. Мне тоже довелось принять в этом участие, но позже.

Осенью 1923 года мы отправились в новое американское турне, сопровождаемые неистовыми аплодисментами зрителей и холодными словами критиков, эхом отдававшимися в наших ушах. На этот раз волнение было умеренным – каждый знал, что нас ожидает. Опять было много часов, проведенных в поезде, много знакомых лиц в отелях и буфетах. Репертуар не очень изменился – только добавились «Восточные впечатления».