Рене по прозвищу Резвый - Елена Кондаурова

— Постойте, молодой человек, — немного смягчив топ, попросил он. — Та информация, которую вы получили, она действительно может обернуться… бунтом?

Рене молча посмотрел на него. А чем еще она может обернуться? Нет, не так. Если камни присвоил не Каракатица, а кто-нибудь еще, то дело ограничится простым вздергиванием виновного на рее. Но, честно говоря, Рене не верил в такую возможность. Чтобы на это пойти, надо быть круглым идиотом. Продавать такие камни — дело очень непростое, хлопотное, да и опасное. С другой стороны, Рене не верил и в то, что Каракатица тоже пошел на это в одиночку. Хотя бы потому, что капитанские каюты, как рассказывал Сиплый, пираты по возможности в одиночку не обыскивают. Берегут репутацию. А на «Инфанте» у капитана была прекрасная возможность почистить каюту адмирала в компании других пиратов.

А если… Если Каракатица заранее знал о камнях и влез в эту авантюру, имея точную информацию, где они находятся? Тогда мог и сцапать их под шумок, благо, что мешочек небольшой, а пустая шкатулка… да хрен с ней, со шкатулкой. Тогда капитан ходит по лезвию ножа. С одной стороны — пираты, с другой — испанцы. А он еще собрался отпускать Аламеду за выкуп… Или не собирается? Рене бросил оценивающий взгляд на сидящего на табуретке адмирала. Нет, если Каракатица действительно взял камни, то Аламеду он не отпустит. Отравит, задушит, устроит несчастный случай, но живым испанец капитану не нужен, это ясно как божий день.

Рене застонал про себя. О господи-и! Этот идиот Каракатица всех подвел под монастырь. Испанцы никогда не простят такого оскорбления и не успокоятся, пока не выловят всех, кто участвовал в захвате «Инфанты». Пусть Рене мало знал о здешних обычаях и совсем не разбирался в политической обстановке, но уж этого он не мог не понимать.

Будущий барон совершенно не знал, что ему делать. У него голова шла кругом. Надо было срочно с кем-нибудь посоветоваться. Ничего не ответив адмиралу, он повернулся, чтобы уйти.

— Постойте! — повелительный окрик снова остановил его. Испанец встал и подошел к Рене. — Молодой человек, прежде чем вы уйдете, я хотел бы сказать вам еще кое-что. Если случится так, что камни попадут в ваши руки, а я, несмотря ни на что, останусь жив, то обещайте мне, что не станете продавать их по одному, а продадите все вместе купцу Педро Родригесу с Эль Каймано. Он даст вам за них полмиллиона, это, конечно, гораздо ниже их настоящей цены, но остальное вам заменит моя благодарность. Клянусь, что в этом случае ни я, ни испанский флот не будем вас преследовать. Вы даже можете оставить себе этот корабль, и я обещаю, что ни одно испанское судно и близко не подойдет к вам с дурными намерениями!

— Благодарю, — чужим голосом сказал Рене, не понимая толком, что он говорит. — Мне пора идти.

Адмирал сделал движение, чтобы снова остановить его, но передумал и проводил помощника врача задумчивым взглядом.

Первым делом Рене направился в сторону капитанской каюты. Вернее, бывшей адмиральской. Хриплый бас Каракатицы доносился с кормы, и Рене надеялся, что в ближайшее время капитан там и будет находиться. Оставалось проверить, пуста ли сама каюта. Он спустился на вторую палубу, вразвалочку прошел по длинному коридору, делая вид, что никуда не торопится, а на самом деле прислушиваясь, не раздаются ли голоса за заветной дверью. Вроде бы все было тихо. Матросы на верхней палубе занимались своими делами, и Рене рискнул. Осторожно повернул гладко отполированную медную ручку и быстро вошел внутрь.

К счастью, каюта была пуста. Не то чтобы туда так уж запрещалось заходить, но Рене сейчас совершенно не в состоянии был выдумать причину, по которой он мог бы здесь оказаться.

Обстановка каюты была роскошной. Когда-то. Когда здесь еще не жил Каракатица. Теперь здесь был бардак. Почти вся мебель сломана либо заляпана жиром и винными пятнами, на коврах тоже видны подозрительные потеки. Похоже, капитан несколько дней подряд отмечал свой успех. Рене быстро огляделся. Обстановка удручала его все больше и больше. Занавеси и дорогие гобелены чьей-то небрежной рукой были скомканы и кучей брошены в углу. Разные дорогие мелочи, призванные создавать в жилище уют и красоту, валялись на столе вперемежку с объедками и пустыми бутылками. На полу рядом с ним валялась раздавленная чьим-то сапогом маленькая статуэтка из слоновой кости.

Рене подошел к столу, присел и поднял то, что раньше было искусно вырезанной Пресвятой Девой Аточской. Теперь от нее осталось только милое, кроткое личико и часть плеча, остальное же превратилось в мелкое крошево. Рене положил безделушку в карман и поднялся.

Правду говорят, что о человеке можно многое узнать, посмотрев на то, как он живет. Почему-то теперь Рене нисколько не сомневался, что Каракатица был вполне способен стащить камни, нимало не заботясь о последствиях. Ибо человек, не способный бережно отнестись к произведению искусства, чья цена примерно равнялась стоимости его шнявы, не говоря уже о том, что это было изображение Пресвятой Девы, к которому следовало относиться с уважением, не способен и думать как нормальный человек.

Рене осторожно осмотрел стол, стараясь не слишком нарушать положение вещей, объедков и бутылок, и быстро нашел то, за чем он сюда пришел.

Нет, не бархатный мешочек с бриллиантами и изумрудами. Найди он его, он, пожалуй, отбросил бы его от себя, как ядовитую змею, — уж слишком много опасностей таило в себе то, что было завернуто в кусочек черного бархата. А увидел Рене всего лишь маленькую шкатулку со сломанным замочком. Она валялась на самом виду среди прочих мелких вещиц и, разумеется, была пуста.

Рене зачем-то взял ее в руки, осмотрел и положил на место.

Глубокой ночью он разбудил Хвоста и, невзирая на ругань и небольшое физическое сопротивление, притащил в каюту Жиля.

Не сказать, что Жиль был от этого в восторге, но, посмотрев на повзрослевшее за одну ночь лицо Рене с тенями вокруг глаз, которые резко выделялись при свете свечи, согласился его выслушать.

Тот коротко передал им содержание своей беседы с Аламедой, а также рассказал о найденной в каюте капитана шкатулке.

Повисла многозначительная тишина, прерванная громким смехом Хвоста.

— А ведь я знал, что дело нечисто, мать его к моржам на случку! Я говорил Сиплому, а он — заткнись да заткнись!..

— Заткнись! — с бешеной злобой зашипел на него Рене. — Не хватало, чтобы нас кто-нибудь услышал и донес Каракатице! Он уже несколько раз намекал, чтобы я не смел трепаться с Аламедой, а то худо будет!

— Не надо так нервничать, Рене, — успокаивающе заговорил Жиль. — Конечно, нам надо быть осторожными, но, право же, вряд ли нас сейчас кто-нибудь подслушивает. — Рене нехотя кивнул, соглашаясь, Хвост демонстративно распахнул дверь каюты, приглашая проверить, сам при этом быстро осмотрелся вокруг и захлопнул дверь. Жиль продолжил, задумчиво глядя на звезды в открытое окошко: — Знаешь, а я тоже почему-то не удивлен. Было в нашем капитане что-то такое… ненатуральное. Поневоле приходила в голову мысль, что он что-то скрывает или недоговаривает.