Бешенство - Тесс Герритсен

– Окоченение уже полное, – заметила Лиза.

Дворак взглянул в записи.

– Смерть наступила в пять пятьдесят восемь. Все сходится.

– А как насчет синяков на запястьях?

– Похоже, его привязывали.

Дворак снова пробежал глазами карту и увидел запись медсестры: «Пациент остается в возбужденном состоянии, фиксирован в четырех точках». Эх, все бы вскрытия проходили со столь подробными описаниями обстоятельств смерти! Счастье еще, если тело, привезенное в анатомичку, можно опознать, еще большее счастье, если тело не повреждено и не воняет. Поскольку дело приходилось иметь с самыми мерзкими запахами, он и его ассистентка облачались в защитные костюмы и кислородные устройства. Однако сегодня они работали в обычных перчатках и очках, поскольку покойник еще при жизни был проверен на ВИЧ и гепатит. И хотя вскрытие вообще штука не слишком приятная, этот случай будет относительно легким. И, возможно, бесполезным.

Доктор направил свет прямо на стол. У трупа были исколоты руки – типичная картина для умершего в больнице. Дворак насчитал четыре следа от уколов на левой руке, пять – на правой. След от иглы был виден также в паховой области справа – возможно, от забора артериальной крови на газовый анализ. Этому пациенту не дали спокойно заснуть вечным сном.

Дворак взял скальпель и сделал Y-образный надрез. Удалив грудину, он открыл для обзора грудную клетку и брюшную полость.

На первый взгляд все органы выглядели обычно.

Он извлекал их, надиктовывая свои наблюдения на диктофон.

– Тело белого мужчины нормального питания, возраст восемьдесят два… – Он умолк.

Должно быть, здесь какая-то ошибка. Он взглянул на медкарту, чтобы проверить дату рождения. Нет, все верно.

– Я бы дала не больше шестидесяти пяти, – сказала Лиза.

– Здесь сказано: восемьдесят два.

– Может, ошибка?

Дворак вгляделся в лицо умершего. Возможные возрастные изменения зависят от наследственности и образа жизни. Ему приходилось видеть восьмидесятилетних женщин, которые могли сойти за шестидесятилетних. Или тридцатипятилетнего алкоголика, который выглядел дряхлым старцем. Возможно, Ангусу Парментеру просто посчастливилось унаследовать хорошие гены.

– Проверим возраст позже, – пообещал он и продолжил диктовку. – Покойный скончался сегодня в пять пятьдесят восемь в клинике Спрингер, в Ньютоне, штат Массачусетс, куда поступил семь дней назад.

Он снова взял в руки скальпель.

Дворак проделывал все это столько раз, что теперь это происходило на автомате. Он вскрыл пищевод, трахею, а также магистральные сосуды, вытащил сердце и легкие. Лиза положила их на весы и записала данные, затем переместила сердце на препаровочный столик. Дворак сделал продольный разрез коронарных сосудов.

– Не думаю, что это инфаркт, – заметил он. – Сосуды на вид совершенно чистые.

Он удалил селезенку, затем тонкую кишку. На ощупь кажущиеся бесконечными кольца кишечника были холодными и скользкими. Желудок, поджелудочная и печень были извлечены единым блоком. Никаких видимых следов перитонита, нет и характерного для анаэробной инфекции смрада. Работать со свежим трупом – одно удовольствие. Никакой вони, только запах крови – как в мясной лавке.

Дворак вскрыл желудок, оказавшийся пустым.

– Должно быть, больничная еда уже всосалась, – предположила Лиза.

– Судя по записям, есть он не мог.

До сих пор общий осмотр не дал даже намека на то, что же могло послужить причиной смерти.

Дворак обошел стол и остановился у головы трупа, сделал надрез и откинул кусок кожи головы так, что тот накрыл лицо покойника, словно резиновая маска. Лиза приготовила хирургическую пилу. Пока инструмент завывал, вскрывая череп, они молчали.

Доктор отделил верхнюю часть черепа. Под тонкой менингеальной оболочкой мозг напоминал накрытый пленкой ком серых червяков. В самих оболочках ничего необычного не обнаруживалось, что отвергало возможность инфекции. Не увидел Дворак и признаков эпидурального кровотечения.

Надо было извлечь мозг для более детального исследования. Он взял скальпель и быстрым движением рассек зрительные нервы и кровеносные сосуды. Запустив руки поглубже, чтобы отделить головной мозг от спинного, он ощутил резкий болезненный укол.

Выдернув руку, он уставился на порезанную перчатку.

– Черт, – пробормотал он, направляясь к раковине.

– Что случилось? – заволновалась Лиза.

– Порезался.

– Кровь идет?

Дворак сорвал перчатки и уставился на средний палец левой руки. Заметная полоска крови проступила вдоль бритвенно тонкого пореза.

– Скальпель проткнул обе перчатки. Черт, черт, черт! – Он схватил бутыль с бетадином и принялся поливать палец дезинфицирующим средством. – Сдохните, гады.

– Он же ВИЧ-отрицательный, да?

– Да. К счастью для меня, – сказал Дворак, насухо вытирая палец. – Этого не должно было случиться. Я просто потерял бдительность.

Злясь на себя, он снова надел перчатки и вернулся к трупу. Мозг уже ничто не удерживало. Дворак осторожно вытащил его двумя руками, окунул в солевой раствор, чтобы смыть кровь, и положил влажный орган на препаровочный столик. Сначала Дворак внимательно осмотрел его со всех сторон. Доли выглядели нормальными, без всяких утолщений. Он погрузил мозг в банку с формалином, где тот пролежит еще неделю, и тогда можно будет сделать срезы для изучения под микроскопом. Скорее всего тогда и найдутся ответы на все вопросы.

– Доктор Дворак! – послышалось из переговорного устройства. Это был голос Стеллы, его секретарши.

– Да!

– Звонит доктор Карл Валленберг.

– Скажи, я перезвоню. Я провожу вскрытие.

– Потому-то он и настаивает на разговоре с вами прямо сейчас. Он хочет, чтобы вскрытие было остановлено.

Дворак выпрямился.

– Почему?

– Может, вам лучше поговорить с ним?

– Полагаю, мне придется принять этот звонок, – пробормотал он, снимая перчатки и фартук. А потом обратился к Лизе: – Продолжай. Сделай биопсию мышц и срезы печени.

– А разве не нужно ждать, пока вы с ним поговорите?

– Мы и так уже почти все сделали. Давай закончим со срезами ткани.

Дворак прошел в свой кабинет. Несмотря на закрытые двери, комната была пропитана запахом формалина, который он переносил на руках и одежде. Он уже и сам пахнул как законсервированный экспонат, хранимый в этом лишенном окон кабинете.

Человек, угодивший в сосуд и застрявший там.

Он снял трубку.