Отель "Ирис" - Еко Огава

– Все будет в порядке. Очень скоро это все станет только воспоминанием.

Он обнял меня за плечи.

Как всегда в таких случаях, он был испуганным и беспомощным. Переводчик вел себя так, как будто близость наших тел была чем-то особенно важным. Даже его племянник, когда он обнимал меня на валуне, был более уверен в себе. А ведь переводчик видел меня в более компрометирующих позах.

Я обернулась, но уже не увидела города. Развалины замка были скрыты с раннего утра высоким приливом. Чайка, которая уже давно колебалась, наконец решилась взлететь, но тотчас же слилась с тучами и исчезла. Самые разные предметы: обломки дерева, водоросли, консервные банки, обломки пластика, рыболовные лески, полиэтиленовые мешки, – всасывались винтом судна.

Капитан катера проснулся, приоткрыл один глаз, протер стекло, чтобы выглянуть наружу, и сразу же снова заснул. На одной половине его лица остался след от иллюминатора. Мимо нас проследовала пожилая пара с видеокамерой и подошла к старичку – продавцу кофе, который присел на ящик с водными насосами.

– Сколько минут вы стоите на острове? – спросила его женщина. – Мы хотели бы там немного прогуляться.

Из-за порыва ветра ответ продавца кофе до нас не долетел. Когда пара удалилась, он зажег вторую сигарету, постоянно поглядывая в нашу сторону. Я бросила на него выразительный взгляд, после чего он продолжал курить, уже опустив голову.

Катер медленно повернул налево. Дрожащее гудение сирены разносилось далеко. Показался остров Ф. Он действительно своей формой напоминал ухо, лежавшее там, где еще оставался пробел между собирающимися вот-вот слиться тучами и морем.

Пристроившись на диване, я наблюдала, как переводчик работает. Он сидел за письменным столом прямо, зажав в руке авторучку, которой записывал в тетрадь слова, соответствующие русскому тексту, а пальцем другой руки следил за текстом. Время от времени он перелистывал словарь, задумывался, уставившись в какую-то точку в пространстве, подносил руку к оправе своих старых очков. Кажется, ему поручили перевести какое-то русское письмо, которое пришло в отделение нейрохирургии мозга в университетской больнице. Он сказал, что это трудно, потому что в тексте много специальных терминов, достал с самого низа стеллажа медицинский словарь и засунул все, что касалось романа о Марии, в выдвижной ящик.

– У вас здесь есть все словари, которые нужны, – заметила я, и он с гордым видом показал мне свою библиотеку.

– Именно так. По философии, логике, механике, музыке, искусству, компьютерам, кино и так далее. У меня есть все необходимые словари, позволяющие мне анализировать мир.

Словари выглядели толстыми и великолепными, но довольно потрепанными, кое-где даже были видны нити, выступающие из-под корешков. Иероглифы на корешках наполовину стерлись, но не из-за того, что ими часто пользовались, а из-за того, что они долгое время были зажаты на длинных полках и выцвели.

Когда переводчик перелистывал медицинский словарь, то раздавался звук разрываемых, наполовину склеившихся страниц. Мне казалось, что стоит посильнее их дернуть, как они рассыплются. Но переводчик обращался со словарем с большим изяществом. Движения его пальцев напоминали те, какими он расстегивал пуговки на моей блузке, или опускался в заросли, в глубине которых скрывалось нежнейшее зернышко.

Я пила приготовленный им чай, оказавшийся вкусным. В чайнике еще оставалось много заварки.

Когда мы спустились с катера, ветер еще более усилился. Все ветви сосен, росших на утесе в устье реки, тянулись к западу. Беспрестанно бренчали стекла окон, а один порыв ветра оказался настолько сильным, что чуть не взметнул дом к небу.

Дождь так и не пошел, но тучи заполонили все небо. Проникавший сквозь них голубовато-серый свет струился в комнату, и даже задернутые шторы не могли его задержать.

– А трудно это – переводить? – тихим голосом спросила я его между двумя порывами ветра.

Он не изменил позы и продолжал писать.

– Вы сначала пишете в тетрадь, а потом переписываете все набело? Вам еще много осталось?

Переводчик обернулся и приложил палец к губам, давая мне знак замолчать, а потом снова принялся за работу. Я замолчала, последовав его приказу.

После отъезда племянника комната приобрела прежний облик. И сразу же к переводчику вернулась его былая задумчивость; цветы гибискуса и радиоприемник исчезли, а атмосфера наполнилась самыми разными предчувствиями.

Я попыталась представить себе, что племянник сидит сейчас на этом самом диване, но у меня ничего не получилось. Мне казалось, что прикосновение его губ на скале, и на постели в отеле «Ирис», и этот его странный крик – все слово бы пришло откуда-то из далекого прошлого, случилось когда-то давным-давно, еще до моей встречи с переводчиком. Моя грудь заполнилась предчувствиями неизвестно откуда появившейся веревки, пронизывающей боли и унизительных приказаний. Я была сыта этим по горло. Даже ритм нашей беседы, который когда-то так меня очаровывал, был далеко унесен ветром.

Переводчик подчеркнул одну строку в тексте письма, провел несколько раз пальцем по нужному месту в словаре и откашлялся. Затем он выпрямился и долгое время тщательно выписывал каждый иероглиф, не упуская ни одной черточки, в точности воспроизводя то, что было написано в тетради.

Должно быть, он продолжал относиться ко мне с прежней страстью. Оставалось подождать совсем немного, пока он закончит перевод письма. Его старое, тщедушное тело оживало только тогда, когда он занимался мной. Пальцы, держащие авторучку, сжимали мою грудь, задумчивый язык проникал в складки моего тела, а скрытыми под письменным столом ногами он топтал мое лицо.

Я сделала глоток чая. Ни на мгновение я не спускала с переводчика глаз. Терраса поскрипывала. Неизвестно откуда прилетевший пустой цветочный горшок катался по лужайке. При всем том море по-прежнему оставалось спокойным.

Какое будет его первое слово, когда переводчик обратится ко мне? Я думала только об этом. Что он мне скажет? Грязная свинья? Не полижешь ли пол? Может, раздвинешь ноги?

Переводчик сделал несколько фотографий. Он включил вспышку, навел объектив. Он не слишком хорошо умел обращаться с камерой.

Для него я принимала всевозможные позы. Мне и самой было любопытно, как много разных форм может принимать человеческое тело. Ему требовалось больше веревок, чем обычно, но у него было их в изобилии.

Вначале он меня раздел. В любом случае, это было для него важнее всего. Когда переводчик снял с меня нижнее белье, я начала сознавать, какая я уродина.

Потом он привязал меня спиной к спинке стула. Того самого, на котором он всего час назад сидел и работал. У твердого, из цельного дерева стула только сиденье было из колеи. Заломив мои руки назад, он привязал их к спинке стула, потом опутал веревками всю верхнюю часть моего тела. Он приказал мне двигаться вместе с привязанным стулом. Стул был очень тяжелым, и я шла покачиваясь. Когда Я начинала терять равновесие, веревки больно впивались в тело, отчего я невольно вскрикивала. Не обращая на это никакого внимания, переводчик приказал мне пойти и запереть на ключ дверь в кухню. Убрать со стола чашки. Снять покрывало в спальне.