Руигат. Рождение - Роман Злотников

Последний день адмирал провел, собирая сведения об Алом Беноле, а также о Потере, как здесь именовалась утрата их цивилизацией прародины и Острова. А потом он отправился на Остров.

Остров оказался диким и необустроенным по сравнению с теми местами на Киоле, которые успел повидать Ямамото. Впрочем, повидать он успел пока лишь ничтожную часть ее территории. Но там, где он побывал, все было устроено невообразимо красиво, удобно и уютно. Люди на Киоле действительно жили, а не ютились в своих жилищах, все равно, роскошных или убогих, как это было на Земле. По его ощущениям, подтвержденным рассказами Ители – уж она-то за свою жизнь объездила все континенты, предпочитая, впрочем, морские побережья, – планета представляла собой огромный обустроенный парк. Люди ели, спали, занимались любовью, смеялись, знакомились и расставались под сенью цветущих деревьев и кустарников, на коврах из цветов или каменных ложах, на пляжах, лугах или под сенью тенистых беседок, образованных вьющимися растениями, и лишь изредка заходили под крыши очаровательных бунгало, домов и дворцов. Потому что здесь, на Киоле, можно было, устав, опуститься на траву и уснуть, установив вокруг себя полог тишины и не обращая внимания на окружающих, а потом, проснувшись, подняться и, пройдя сто ярдов, омыться в ближайшем фонтане или под небольшим водопадом, живописно низвергающимся со скалы, либо пройти чуть дальше и устроить себе водную феерию в купальне вроде той, что была предоставлена в распоряжение Ямамото в доме ученого Беноля. Для того же, чтобы получить доступ к «кубу», «цилиндру» или «шару», которые обеспечивали жителей Киолы всем необходимым, достаточно было преодолеть еще сотню-другую ярдов до ближайшей террасы… И похоже, это сделано было в первую очередь для того, чтобы киольцы не разучились ходить.

На Острове же все было грубее, проще и ближе к природе. Только здесь Ямамото повстречал обычные горные тропинки, пляжи без фонтанов и водопады, в которых можно было смыть с кожи морскую соль. Здесь в живописных местах не было вырубленных в скалах либо как-то иначе обустроенных роскошных террас с полным набором «кубов», «цилиндров» и «шаров». А «окна» на Острове он видел только в терминале прибытия, когда сошел на берег с борта удивительной яхты, похоже, приводившейся в движение энергией ветра, но при этом развивавшей скорость торпедного катера.

Короче, как адмирал теперь понимал, именно Остров был настоящей Киолой, а не ухоженный садик размером с целую планету. И если он желал хоть как-то продвинуться в решении той задачи, что возложила на его плечи Аматэрасу, искать соратников ему предстояло именно здесь. Остальные киольцы были юны, прекрасны, наивны и непосредственны, как дети или, скорее, домашние животные, и так же, как и они, неспособны существовать вдали от мягкой подстилки и регулярного корма. Да, они радовали глаз и вызывали множество положительных эмоций, но более ни на что не годились…

Первые четыре дня Ямамото просто путешествовал, за день иногда проходя до десяти миль. Стоянок «ковшей» – самого распространенного на Киоле средства индивидуального скоростного передвижения, являвшего собой нечто вроде летающего с огромной скоростью сиденья, при этом обеспечивающего пассажиру надежную защиту от любых неудобств типа сильного встречного ветра или яркого солнца, – он на Острове не встретил. Ну, за исключением одной, все в том же морском терминале. Людей, впрочем, адмирал тоже встречал не часто; все они заметно отличались поведением от киольцев и даже напомнили ему землян: во-первых, многие островитяне жили семьями, и во-вторых, у большинства отсутствовала привычка постоянно улыбаться. Да и на контакт они шли очень неохотно. Впрочем, пока Ямамото особенно не навязывался. Он изучал Остров…

На пятый день адмирал остановился на ночлег у ручья, впадающего в залив. Роща, в которой он решил заночевать, чем-то напомнила ему общественный парк в его родной Нагаоке, разбитый на месте главной башни цитадели. В парке продавались пастила-ёкан из красных бобов и прочие сладости. Его семья была, однако, настолько бедна, что юный Такано Исороку[21], как его тогда звали, чувствовал себя счастливым, если доводилось полакомиться ими хоть раз в году.

Еще в первый день на Острове, пройдя около десяти миль и не обнаружив поблизости ни единого «куба», адмирал вернулся обратно к терминалу, где озаботился оснастить себя набором путешественника в виде ранца, связки рыболовных крючков и лесок (Ители говорила, что островитяне ловят рыбу), запаса продуктов, включающего в себя рис, бобы, соевый соус и приправы, медного котелка и иных мелочей. Совсем пропасть на Киоле было невозможно. Едва только личный терминал зафиксирует снижение жизненных параметров организма, его тут же обнаружат и эвакуируют, причем, как утверждала Ители, даже против его желания. Это был едва ли не единственный случай, когда желание Деятельного Разумного являлось вторичным по отношению к решению Симпоисы. Потому что, если человек хотел уйти из жизни, он должен был сделать это наиболее легким и безболезненным способом, а не страдая от голода или медленно умирая от травмы…

Клев оказался отличным. Исороку выудил две большие рыбины, чем-то напоминавшие морского карпа, но заметно крупнее, после чего развел костер, набрал в котелок воды и, повесив его над огнем, принялся чистить и потрошить рыбу на берегу. Он так увлекся этим занятием, что голос, прозвучавший с другой стороны ручья, застал его врасплох.

– Так вот кто, значит, облюбовал мой ручей?

Адмирал вздрогнул. Этот вопрос был задан совсем не так, как его задал бы киолец. В голосе были явственно выражены насмешка и даже вызов. Японец медленно поднял голову. На дальнем берегу ручья, опираясь на предмет, который он с натяжкой мог бы назвать острогой, стоял американец и глядел на него с кривой ухмылкой.

– Я-то гадал, кто это тут костер развел? А это, оказывается… – Тут говоривший запнулся, будто сначала хотел произнести нечто более привычное, например «желтожопая макака», но сделал-таки над собой усилие и сказал вот что: – Япошка в гости пожаловал.

Ямамото несколько мгновений вглядывался в глаза американца, а потом широко улыбнулся:

– Привет! Я тоже рад тебя видеть.

Иван сладко потянулся и сел на полу из плотно пригнанных деревянных плах. Вот как, он вчера заснул здесь, на работе. Иван усмехнулся. Да, можно сказать, совсем… обкиолился. Киольцы-то все поголовно падали и засыпали там, где их сморил сон, – на газонах, скамьях, просто под кустом или деревом, либо на прибрежном песке, нагретом за день жарким солнцем. А что, никаких проблем – тепло, уютно (если активировать зону личного климата), а также мягко и абсолютно безопасно. Если ночью налетит шторм, а ты окажешься в зоне прибоя, автоматически включится сфера личной защиты. Так что некоторые умудрялись не просыпаться, даже когда на защитную сферу накатывали огромные валы. Иван, впервые увидев это, сиганул с обрыва в воду – на помощь… Но кончилось все тем, что его выдернула из воды его собственная сработавшая защитная сфера, о которой он до сего момента не подозревал, и мягко опустила на террасу, расположенную метров на пятнадцать ниже той, с которой он прыгнул, – как раз за пределами накатывающихся на берег валов. И только оттуда он разглядел, что валяющиеся на песке тела стихия не тревожит, многие киольцы даже и не спят, а просто лежат и смотрят, как их накрывает водой и пена стекает по сфере, когда волна отступает. Очень он тогда глупо себя чувствовал… Тем более что к нему подбежал какой-то мужчина и принялся сердито его отчитывать. А когда до Ивана дошло, что киолец думает, будто он, советский офицер, сиганул в штормящее море, дабы покончить с собой, и имел наглость проделать это в тот момент, когда люди пришли полюбоваться на бушующую стихию, – он совсем обалдел. Это что же, здесь принято сводить счеты с жизнью, что ли, да еще правила установлены? Как выяснилось – да. Причем места, где совершать самоубийство считалось приличным, были обустроены как настоящие райские уголки. Если, конечно, эту характеристику можно отнести к какому-то отдельному уголку, а не ко всей планете. Впрочем, от остальной Киолы они все-таки отличались. Киола была яркой, солнечной, живой, зеленой; места же для самоубийства скорее походили на этакие уютные норки, где можно было, уединившись либо в небольшой компании, заказать «уход к богам», как здесь называли смерть, и осуществить его путем поглощения специально приготовленной пищи, после которой человек просто засыпал и не просыпался, воскурения неких благовоний с тем же результатом или совсем необычным способом: человек просто ел, пил, размышлял или беседовал с друзьями и в процессе этого тихо и незаметно «уходил к богам» – технологию этого процесса Иван не понял. Впрочем, самоубийства на Киоле случались не часто. Большинство жили долгие и долгие годы, десятилетия и даже столетия. Но обратной стороной подобной жизни оказалось то, что на планете, населенной внешне юными и прекрасными людьми, почти не было детей. Причем, как Ивану удалось выяснить, дело было отнюдь не в том, что кто-то запрещал их рожать, – просто большинству вечно юных и долго-долго живущих киольцев дети были не нужны…