Горячая тень Афгана - Андрей Дышев

Гурьев усмехнулся. Ствол пистолета задрожал.

— Что ж, вот и объяснились, — произнес он. — Теперь мне легче будет вас убить или сдать охранке. И никакого пятна на совести.

— Давайте, давайте, урод. Выслуживайтесь! Да повнимательнее будьте на приемке — не дай бог, к потребителям пойдет героин низкого качества!

Лицо Гурьева исказила гримаса. Наверное, он хотел иронически улыбнуться в ответ на мои слова, но не получилось. Злость, охватившая меня, мешала сохранять спокойствие и трезво оценивать ситуацию. Я едва сдерживал себя, чтобы не броситься на химика, не вцепиться обеими руками ему в горло — пусть даже с пулей в груди!

— Ладно. Ладно, — зашептал Гурьев, вставая с гроба. Он взялся за пистолет обеими руками. — Сейчас мы увидим, кто из нас урод… А ну, идите к воротам! Живо!

Шесть на восемь — сорок восемь, принялся я считать в уме. Таблица умножения обычно помогала мне сбросить напряжение и сосредоточиться на чем-то одном. Шесть на шесть — тридцать шесть. Семь на семь — тридцать семь. Семь на восемь — тридцать восемь… Тьфу! Сплошной кавардак в голове!

Я медленно шел к воротам. Он профан, разиня и мямлик, думал я. Химики, физики, ботаники — все они одного поля ягоды. Я просто обязан легко и бесшумно вырубить его. Будет очень стыдно, если я не сумею сделать этого и получу пулю.

Справа от меня темнела груда фанерных ящиков. От них на бетонный пол падала плотная тень.

— Я хочу закурить, — сказал я, останавливаясь.

— Обойдетесь.

— Не будьте извергом. Я и без того весь в вашей власти.

— По-моему, я вам и так позволил слишком много.

— Гурьев, вы же ученый, а не конвоир и не палач! Не позорьтесь, хватит падать! Иначе этот процесс-примет необратимый характер.

— Черт с вами, курите! Даю две минуты.

Я не спеша достал из кармана спички, тряхнул коробком, открыл его — осталось всего две. Усмехнулся про себя. Стою на краю обрыва, причем не первый раз. А не оказалось бы спичек, что придумал бы взамен?

На мгновение поднял глаза. Гурьев стоял в метре от меня, пристально наблюдая за моими руками. Так-то лучше. Я плотнее закрыл глаза, чтобы огонь не ослепил меня так, как должен был ослепить Гурьева, и чиркнул спичкой о коробок.

Три секунды, и хватит. В темноте эффект получается поразительный — проверено на практике. Я кинул спичку под ноги, беззвучно присел и, распластавшись, как паук, нырнул в тень ящиков.

Гурьев выстрелил прямо перед собой. Пуля рикошетом отскочила от бетона, выбив искру, и звякнула где-то под железной кровлей. Химик смешно крутил головой, пытаясь найти меня.

— Кирилл, вы пожалеете об этом! — испуганно забормотал он, энергично размахивая пистолетом в вытянутой руке, словно поливал из шланга воду вокруг себя. — Имейте в виду, я буду стрелять без предупреждения!

Он замолчал, замер, как восковая фигура, превратившись в слух. Я наблюдал за ним через щель между ящиков. Олух, подумал я. Клюешь на дешевую приманку. А еще за оружие хватаешься, путать пробуешь.

Взял кусок дощечки, который попался под руку, и с короткого замаха кинул его поближе к входным воротам. Она описала дугу над головой химика и брякнулась на пол. Химик вздрогнул, выдал какое-то нервное междометие, повернулся на звук и выстрелил. Одновременно с выстрелом я достал его ногой, ударив с прыжка в спину. Химик мешком повалился на пол. В течение последующих пяти секунд я заломил его руки за спину и аккуратно изъял из потной ладони «магнум».

— Вот видите, как это делается, — сказал я, садясь на химика верхом. — А вы: «Пожалеете!», «Стреляю без предупреждения!» Не сильно ушиблись?

Гурьев был настолько подавлен таким неожиданным поворотом, что не смог ничего ответить. Я пошарил вокруг в поисках какой-нибудь веревки, но нашел только кусок стальной проволоки. Это было жестоко, проволока глубоко впилась в запястья химика, но я не испытывал жалости к нему, к тому же у меня не было ничего более подходящего, даже ремня, который я использовал на Рэда.

Связав руки химику, я минуту вслушивался в тишину. Глушитель на «магнуме», кажется, спас меня — из-за ворот не доносилось никаких тревожных звуков.

— Ну-ка, дружище, вставайте! — сказал я, похлопав химика по спине.

— Лучше сразу пристрелите меня, — невнятно пробурчал он.

— Что вы! Я не палач, связанных и безоружных людей не убиваю. Мало того — я постараюсь вывезти вас на свободу.

— Зачем вам это надо?

— Понимаете, меня с детства терзает обостренное чувство справедливости, и мне очень хочется, чтобы вас судили, и чтобы вы рассказали на суде, как контролировали качество героина.

Гурьев усмехнулся.

— Я же вам объяснял: ни мне, ни вам не поверят.

— А мы с вами очень постараемся, чтобы нам поверили. Так ведь, Анатолий Александрович?

— Даже если сюда нагрянет батальон омоновцев, то в считаные минуты конвейерная линия переделывается в мини-завод по производству хлористого натрия, а героин вместе с сырьем уничтожается в серной кислоте.

— Спасибо за информацию. Я предупрежу об этом своих коллег.

Химик поднялся на ноги. Проделать это без помощи рук ему было непросто, и я помог ему.

— Мне больно, — сказал он и повел плечами.

— Я знаю, — сочувствующим голосом ответил я, — но придется немного потерпеть. Попрошу в машину!

Гурьев долго прицеливался к высокой «зиловской» подножке, и я понял, что он убьется, но в кабину сам не влезет. Пришлось его туда попросту закинуть, как багаж. Он заворчал, устраиваясь удобнее на сиденье, потом выдал тираду проклятий в адрес авантюристов, «у которых ни кола ни двора», и тупо уставился в лобовое стекло.

Я захлопнул за ним дверцу, обошел машину, сел за руль и завел мотор. Бензиновые баки полные, антифриза под завязку. Приятно, когда техника исправна и готова к эксплуатации.

— И как вы думаете отсюда выехать? Насквозь через ворота? — усмехнулся Гурьев.

Я вынул из кармана спичечный коробок, открыл его и показал химику последнюю спичку.

— При желании и она может стать ключом.

Из куска ветоши, который очень кстати попался под руку, я сделал что-то вроде повязок, намочил их под краном и спрятал в карман, а еще один кусок тряпки окунул в бензобак и кинул на фанерные ящики. Гурьев догадался, что я собираюсь сделать, и заерзал на сиденье.

— Вы безумец, — сказал он, и в его голосе уже слышались истерические нотки.

— Проверим бдительность пожарной команды, — сказал я и, чиркнув спичкой, кинул ее на тряпку.

Пламя вспыхнуло моментально, заурчало, словно изголодавшийся зверь, и, облизывая ящики, стало стремительно увеличиваться в объеме. Сизые струи дыма взвились под потолок, и там, набухая, покачиваясь, как низкие дождевые тучи, постепенно стали закрывать кровлю. От пламени сразу стало светло, как днем; нестерпимым жаром мне обожгло лицо и, прикрыв глаза рукой, я стал отступать к машине, заскочил в кабину, захлопнул дверь и до упора поднял стекло.