Моя пятнадцатая сказка - Елена Свительская

А она, избитая и отпущенная, зашаталась от слабости, упала в пути, да угол стола зацепив, ослепла на левый глаз. С ужасным шрамом на лице ходила. Хотя прекрасным было до того ее лицо. Но стало теперь ужасным.

И, хотя она дочерью была влиятельного Хон Гуна, даже из семей купцов никто в жены ее брать не хотел. Совсем.

Ен Ниан открыто смеялся над ней, уродиной звал. Говорил, что на свете одна только дура такая родилась. На что подставилась, соврав, будто сама украла кольцо?

— Ты не поймешь, — с улыбкой краткой раз лишь сказала Кэ У, но улыбка ее не была видна целиком за прядью широкой и краем шали, расшитой жемчугом, что закрывали ее лицо на половину.

— Я не пойму, — с усмешкою подтвердил младший брат ее и наследник семьи, лениво обмахиваясь роскошными веером с изящейнейшими иероглифами и горами, рукою сделанными лучшего столичного мастера, — У женщин только лишь есть всего, что красивое лицо. — взглядом насмешливым скользнул по одеяниям поверх ее быстро вздымавшейся груди, — И еще кое-что. Но то у женщин у всех одинаковое. А ты потеряла свое лицо из-за него. Из-за сына раба!

Хотела что-то девушка сказать еще, но смолчала. И, поклонившись молодому господину, дня пожелав прекрасного ему, голову гордо подняла и с достоинством ушла.

Но отец, случайно увидевший их двоих рядом… С чего бы это вдруг рядом их двоих?.. Он, испугавшись, ближе подошел. И все расслышал Хон Гун. Он морщился и сердито сжимал кулаки. Он от гнева свой веер сломал, в руке его ручку раздавив и бумагу порвав. Ухмыльнулся краешками губ Ен Ниан, но виду не подал, что приметил его.

На тот раз обошлось.

Но в дни другие шутить над сестрою изуродованной продолжил наследник Хон Гуна. И мрачнел, и есть отказывался в некоторые дни усталый хозяин усадьбы, влиятельнейший чиновник столицы. Но почти совсем бесправный внутри своей семьи. Он уже второго своего ребенка защитить не сумел! Хотя слезы его не видел никто. В темноте слезы не видны. Особенно, если молча зубами рукав закусить и смолчать. Особенно, если под видом простуды и важного дела по службе избежать всех своих женщин и жен.

И ликовала старшая госпожа, видя хмурость и недомогания проснувшиеся супруга. Ужели боги молитвы услышали ее? Ужели скоро поместье и богатство все сыну ее все перейдет, да право командовать им?..

Она не любила супруга своего. Ее родители сосватали за него, а увидела раз первый у брачного ложа, при свете светильников, когда он с головы ее красное покрывало снял. Она любила когда-то охранника молодого в родном доме. И никому не сказала о том, даже тому. Она умною девочкою была. А потом муж, переезд… Она уже забыла, что когда-то любила.

Как и хотелось ей, сына молодого ее, ребенка единственного — дочь поздно родилась и рано умерла, в первый еще год, случайно чернильницу на себя уронив, глаза чернилами заляпав, да, отползая, с лестницы упав — его во всем Сяньяне знали. Да только дурно говорили всегда о нем.

А об Гу Анге говорили с теплотой. Он еще часть денег, отцом подаренную за отправку важного письма в другую, далекую провинцию, к давнему другу, ставшему там губернатором, бедным семьям Сяньяна раздал.

Сначала робко у него мальчонка замызганный попросил матери на лекарства, чуть-чуть, потом обещал отдать, жизнью своею или молитвами — и юноша добрый отдал, так что и на лекарства хватило, и на дом новый, на украшения для дочерей ее, с которыми они быстро женихов нашли. Из бедных. Но бедным лишь несколько колец да браслетов нефритовых — уже приданное роскошное. Уже можно продать да купить себе еды в голодный год.

Потом и о нищих Гу Анг призадумался других. И деньги раздал. И слухи новые по столице о нем пошли. Случайно услышав какой-то из них, Хон Гун потом улыбался недели три. Да, он сына не признал своего, первенца своего не признал. И за то пред предками ответ держать ему — он дурно со старшим сыном своим поступил — но все-таки, даже будучи рабом и сыном рабыни, и сыном неизвестно кого, даже так родившись и выросши, его Гу Анг заслужил восхищение людей. А гордость за сына — то лучшее украшение седин отца! Никакие шпильки драгоценные так не украшают гордо поднятую голову, как достойный и добродетельный сын. Даже если не знает никто о том. Но он-то знал! Кроме него мужчин не принимала его нежная Мэй Ли. Точнее, вид делала, что принимала охотно еще двоих, из рабов, чтоб подозрения в отцовстве на господина ее не легли. Но принимала неохотно и редко. Да и… разве можно дурно отзываться о женщине, что в одиночку взрастила такого сына?! Не то, что творение его и старшей госпожи.

* * *

Шло время, годы шли. Дочерей всех своих пристроил замуж за людей влиятельных Хон Гун. Кроме старшей дочери от умершей молодой жены — он посмертно звание жены своей ей даровал. И люди судачили, разумеется, о том. Но из-за Желтой реки старшая госпожа соперницу достать уже не могла. А потому, зубы стиснув, стерпела и это униженье.

* * *

Шло время, годы шли. Кипела жизнь в Поднебесной. Император их нынешний, Цинь Шихуан, деловой был. Мало того, что объединил все царства Восточной Чжоу, оружие у населения все отобрал, да переселил десятки тысяч семей знати разных царств в столицу новую Сяньян, так и после не успокоился.

При Цинь Шихуанди соединили стены оборонительные северных царств Чжоу, положив начало невиданной стене и длинной, которую потом, спустя века, будут вспоминать вместе с именем Поднебесной. Дорог несколько важных император заложил, чтоб ездить удобно было до окраин империи из столицы. Выгнал племена сюнну за Великую стену. Забрал много земель от племен юэ.

А что последователи великого Конфуция посмели возражать мнению и желаньям, так то император прощать не желал. Сжигали тексты без жалости. Людей погребали заживо.

* * *

Гу Анг, отца однажды застав в волнении, рискнул спросить, случилось что. И тот вдруг ему признался, поднос с едой принесшему, что имел при себе текст, записанный учеником Конфуция — и сохранить бы хотел. Но боится, что если у себя сохранит — за то он гибель принесет для всей своей семьи. И юноша, волнение увидев доброго господина — тот был обычно с ним дружелюбным и милостивым — всем сердцем возжелал долг благодарности ему вернуть. Ему, ведь Гу Ангу так повезло с хозяином! И, поднос почтительно на стол опустив — ни капли не пролил — на колени бухнулся пред господином.

— Позвольте мне сохранить те документы? Я подальше от поместья уйду. И спрятать постараюсь. Если меня поймают, совру, что украл. А вы не скажете никому, что я вышел из вашей усадьбы.

— Да тебя весь Сяньян знает! — улыбнулся его отец.

— Я уйду далеко от столицы! — пылко юноша сказал ему.

Отец долго бродил по комнате в нерешительности и сын его, сын почтительный его, взращенный рабом, ждал ответа его с почтительным волнением. Уж очень помочь ему хотел! И это читалось на лице его. И тронут был Хон Гун подобным отношением.

И, юношу за плечи подняв — впервые он прикоснулся к нему — заставил подняться с колен, в раз первый.