Разведи меня, если сможешь - Ника Ёрш

— Хорошего мало, — только и сказал некромант в ответ на мое: “Что не так?”.

Остановились мы лишь достигнув каюты, и я уже практически висела на Боннере. Подхватив на руки, он внес меня в номер и уложил на диван, пробормотав что-то вроде: “С такой отдохнешь только на том свете”.

Отреагировать на его слова я смогла только тихим вздохом, признавая таким образом свою вину и соглашаясь со всем на свете. Потому что спорить и вредничать не было ни сил, ни желания. Приметив подушку, я сползла из сидячего положения в горизонтальное, уложив больную голову на мягкое, и вытянула ноги. Диван показался мне в тот момент пределом всех мечтаний, а вот голос Боннера, не дающий провалиться в сон, раздражал неимоверно.

— Твою мать, — раздалось над ухом, и меня насильно усадили. — Не спать, Кэтрин. Что за наказание? Смотри на меня. Уснешь сейчас и проснешься в лучшем случае идиоткой. Давай, поговори со мной.

Я зевнула, даже не удосужившись закрыть рукой рот. Раскрыв глаза пошире, уставилась на Боннера — тот что-то толковал о подарке и поднес к моему лицу руку. Раскрыв ладонь, показал мне маленькую пуговицу и спросил, где у меня нитки лежат. Я пожала плечами.

— Черт с тобой, бери ее так. Зажми в кулаке!

Пуговица перекочевала ко мне. Зеленая, простая. Кажется, я видела такие на его рубашке.

— Это что, и есть обещанный подарок? — спросила, подавляя очередной приступ зевоты. — Твоя щедрость не знает границ.

— Знаю, — Адам поднялся на ноги и меня заставил встать, зажав пуговицу в кулаке. — Идем со мной. Глаза не закрывай. Сейчас я тебя немного отвлеку, нам важно выиграть время.

Я кивнула. Говорить не хотелось, а ослушаться Адама казалось плохой идеей. Потому я послушно шла, хотя ноги стали практически ватными, а веки ужасно потяжелели.

В итоге мы оказались в ванной комнате, где Боннер, настроив душ, обрызгал прижавшуюся к стеночке меня водой. Я вздрогнула, проснулась, выругалась и собралась уходить, сославшись на лопнувшее терпение. Он хмыкнул, схватил меня поперек живота и сунул прямо в одежде в кабину, где во всю лилась ледяная вода.

Ледяная!

Я взвизгнула, дернулась, завизжала. Адам радостно усилил напор. Тварь такая!

Побарахтавшись внутри кабинки с пол минуты, а может, и больше, я окончательно оглохла от собственных воплей, поскользнулась и едва не упала, потянув некроманта за собой. Он поймал, вытащил и только тогда закрыл воду.

— Полотенце там, — сообщил мерзавец, глядя, как я трясусь от холода и ужаса.

Бросившись к шкафчику, вынула махровый халат, непослушными руками еле-еле надела его, укутавшись полностью и уже тогда с ненавистью уставилась на Боннера. Тот невозмутимо вытирал лицо и голую грудь. Рубашка, мокрая от моих рук и брызг, лежала рядом на умывальнике.

— Теперь я умру от восп-пале… Пчхи! Легких, — сказала, натирая замерзший нос и поправляя капюшон на голове.

— Зато не прямо сейчас и не на этом дирижабле. Я оттянул твою кончину. Снова! — Боннер кивнул на дверь, и я гордо вышла.

Встретились мы на его кровати. Я под одеялом, он упал сверху, лицом на матрас. При этом протянул мне руку, и рядом со мной упала все та же зеленая пуговица.

— Ты уронила в душе. Не теряй, — сказал некромант в подушку.

— Это какой-то оберег? — спросила я, поднимая аксессуар и зажимая его в кулаке.

— Вроде того. Ментальный затвор. Если будешь носить с собой — никто не влезет в голову без спроса и разрешения.

— Но почему пуговица? И почему именно такая? — Я покрутила неказистую вещицу перед носом.

— Что было под рукой… — Адам зевнул, покрутился, лег удобнее. — Пришей ее завтра. А пока положи под подушку. Дверь закрыта, на ней защита. Спи.

— Значит, ты разрешаешь остаться у тебя? — уточнила на всякий случай, даже не думая смущаться или, тем более, возмущаться. Идти в свой номер одной было страшно, а с некромантом, пусть и с таким, какой мне попался, жизнь казалась надежнее.

Вместо ответа Боннер захрапел.

Быстро поднявшись, стащила с себя халат и мокрое платье. Затем надела сухое белье, забытое у некроманта раньше, подсушила волосы полотенцем и снова обернулась в халат. Немного подумав, не стала ложиться на диван. Мне было страшно, а Боннер отключился, и ему было абсолютно плевать, кто спит рядом. Поэтому, отвергнув доводы здравого смысла, вещавшего что-то о хорошем тоне, я нагло улеглась под бочок к адвокату и осторожно поднесла к лицу пуговицу. Посмотрела на нее, прикоснулась второй рукой и прикрыла глаза. Магия в ней отозвалась мягкой тягучей патокой. Обволакивающей, словно защитный кокон.

Сколько же сил Боннер влил в эту пуговку, оторванную с собственной рубашки? А ведь он еще не восстановился после недавнего истощения… И мне бы поберечь его нервы, а я только неприятности приношу. Взглянув на адвоката, я вдруг ощутила щемящую грусть от того, что не могу сделать для него что-то хорошее в ответ. Ну, заберет он часть средств Роджера после развода, но сделал Адам по факту уже гораздо больше, чем от него ожидалось. Пожалуй, даже если я отдам некроманту все, что будет на счете супруга, и этого будет мало…

Засунув под подушку драгоценную маленькую пуговку, я вдруг улыбнулась, подумав, что это действительно настоящий подарок. Ценный и неповторимый. Такой не купить даже в мастерской Тайферти за десятки тысяч кредитов… И это согревало душу, отгоняя прочь нехорошие мысли.

— Спасибо, господин некромант, — шепнула я, осторожно накрыв его одеялом и пристроившись рядом, однако оставляя между нами небольшое пространство.

В эту ночь все кошмары обходили меня стороной — ни один не решился связываться с гневом мирно сопящего рядом некроманта.

— А совесть у тебя есть? — хриплый сонный голос в макушку вырвал меня из сладкого плена волшебных грез.

Чуть шевельнувшись, я с удивлением ощупала рукой голую мужскую грудь, на которой лежала моя прекрасно отдохнувшая голова. Приподнявшись, уставилась на хмурого Боннера. Глаза открывались с трудом, а мозг отказывался подсказывать, как я до такой жизни докатилась.

— Почему я сплю на тебе? — спросила, усаживаясь и очень стараясь вызвать в душе смущение. Не получалось.

— У меня тот же вопрос, — Адам тоже сел, повел плечами, отчего рисунки на его коже словно бы зашевелились. — Наглость — второе счастье. А кто говорил, что больше никаких мужиков? Мол, на пушечный выстрел не подойду…

— Так я же не…

— Я же не… — передразнил Адам, вставая и направляясь в душ, при этом верхняя часть его брюк сильно топорщилась, а голос становился все злее. — Вот именно! Нечего прыгать в мою постель, если не собираешься продолжать, ясно?

— Ну знаешь! Ты сам разрешил, — и снова я не чувствовала неловкости. Словно в моей голове кто-то подменил кое-какие запчасти, отвечающие за совесть и тому подобное…