Ахиллесова пята - Александр Надеждин

– Ну... в общем...

– В общем, что? – снова спросил Верней, нарушив некую установившуюся очередность этого импровизированного, а может, и наоборот, запланированного заранее перекрестного допроса.

– В общем, да.

– А вы не допускаете, что у нас могут быть не только фотографии, – Годено посмотрел на Бореля скептичным взглядом искушенного учителя, вынужденного выслушивать наивные оправдания нашкодившего ученика, – а еще, например, и записи. Ваших разговоров.

– О культуре, – выразительно добавил Верней и тоже посмотрел на загнанную в угол жертву, только гораздо более жестким, чем его коллега, взглядом.

Борель опустил глаза и как-то заметно обмяк. По «турецкому кабинету» растеклась немного тягостная пауза. Почувствовав, что она уже начинает превышать некие эстетические нормы, Годено переглянулся с Вернеем, негромко откашлялся и, обращаясь к Борелю, произнес мягким, доброжелательным голосом.

– Мы же вроде договорились играть в открытую, Огюст. Не темнить. Давайте называть вещи своими именами. Это всегда намного упрощает дело. Вы думаете, я лично... Жюль... или вся в целом служба, которую мы представляем... мы все имеем что-то против дружбы между Францией и Россией? Ничего подобного. Наоборот. Если говорить обо мне, то у меня вообще русские корни. – Он заметил, что после этих слов Борель поднял на него глаза. – Я вполне серьезно. Годено – это производная от Годунов. Между прочим, весьма известная русская фамилия. Даже царь такой был. Оперу слышали – «Борис Годунов»? Ах, ну да, вы же по этой части... как-то не очень. Ну да неважно. Так вот, против дружбы никто ничего не имеет. Но здесь есть одна очень тонкая грань. Которую многие люди, по своей близорукости или по невнимательности, могут просто не заметить. Есть такое понятие, как интересы твоей страны. Твоего государства. Твоей родины. Которые далеко не всегда совпадают с интересами России. Да и не только России.

– А, например, Америки, – посчитал нужным вставить свое добавление Верней.

– Америки, – согласился Годено и продолжил: – Да и даже самых ближних соседей. И поэтому, какие бы у меня ни были корни, я прежде всего француз. Потому что я живу в этой стране и считаю для себя ее интересы превыше всего.

– Точно так же, как живущий во Франции и уважающий ее и ее законы какой-нибудь марокканец или зулус может считать себя большим французом, чем человек, чьи предки жили здесь веками и даже достигали весьма великих постов и славы, и который, тем не менее, не считает зазорным выдавать секреты своей страны чужеземным агентам, – завершил этой тирадой мысль своего товарища не проявлявший до сего момента какого-то особого красноречия Верней.

– Я не выдавал никому никаких секретов, – начал было Борель с чувством незаслуженно оскорбленного достоинства, но, тут же осекшись, сделал очень существенную, на его взгляд, оговорку. – Во всяком случае таких, которые... действительно по большому счету можно назвать секретами.

– Ну... которые по большому счету, может, и не выдавали, – любезно согласился Годено. – Потому что не знали. Должность не позволяла. Пока. Но вы же у нас кадр перспективный, готовитесь на повышение. У вас еще все спереди, пардон, впереди. – Он увидел, как его оппонент снова опустил глаза. – Поймите, Борель, это ведь как невинность. Однажды ее потеряв, уже не так важно, сколько потом раз согрешишь, один или, допустим, тысячу. Дорога назад, в категорию девственниц... – Годено задумался и зачем-то добавил: – или девственников, в любом случае, уже заказана. – Увидев, что Борель хочет что-то возразить или просто сказать, он поспешил его опередить: – Вы подумайте. Подумайте хорошенько, как вам дальше строить... и жизнь свою, и карьеру. И только, ради бога, не надо в ваших проблемах обвинять нас с Жюлем и всю французскую контрразведку. Поверьте, мы действительно хотим вам помочь. Искренне. И нам абсолютно все равно, как и на чем они вас зацепили. Мы вас об этом никогда даже и не спросим.

– Если только у вас самих однажды не возникнет желания нам об этом рассказать, – снова с некоторой иронией добавил Верней, но, заметив быстрый неодобрительный взгляд своего старшего товарища, тут же громко откашлялся.

Годено поспешно продолжил:

– Еще раз повторяю, не спросим. Даже более того, мы не будем от вас требовать, чтобы вы прекратили общение с вашими русскими друзьями. – Борель при этом поднял на него удивленный взгляд. – Общайтесь на здоровье, пожалуйста, нет проблем. Дружбу надо укреплять. Культурные связи. Только у нас к вам будет одна маленькая просьба. Перед вашими встречами с друзьями не сочтите за труд пообщаться сначала с нами. Мы же тоже заинтересованы в развитии дружбы. А у вас ведь сейчас в информационном плане возможности не ахти.

– Вот мы вам для друзей информашки и подбросим. Ради дальнейшего укрепления дружбы. И связей, – от Вернея последовало новое добавление, которое на этот раз неодобрения не встретило.

Годено снова продолжил:

– После встреч тоже хотелось бы, чтобы вы нас не забывали, навещали. «Друзей», естественно, о факте нашего с вами общения информировать не стоит. – Он, выждав небольшую паузу, устремил на Бореля цепкий взгляд. – Ну что, какие мысли в вашей светлой голове? – Годено видел, что Борель уже смирился – крепость фактически сдалась, он заметил это еще гораздо раньше, когда до кульминации их разговора и встречи было далеко, но он очень хорошо понимал, что побежденному противнику всегда надо дать возможность почетной капитуляции, если ты, конечно, не хочешь превратить его из просто противника в своего заклятого врага, и поэтому, не дожидаясь реакции на свой вопрос, продолжил – так, как будто искомый ответ им уже получен: – Ну вот и славно. Я с самого начала знал, что мы с вами найдем общий язык. В конечном счете умные люди всегда сумеют между собой договориться. И хватит об этом. Будем считать, что с лирикой и с дипломатией на сегодня покончено. Давайте немного поговорим о делах практических. Прежде всего не могли бы вы нас просветить на предмет того, о чем вы так увлеченно рассказывали вашему нынешнему русскому другу во время вашей с ним позавчерашней встречи.

Борель снова увидел перед своими глазами последнюю из показанных ему ранее фотографий. Он медленно потупил взор и тихо засопел. Ему так не хотелось делать последний решающий шаг в разверстую перед ним пропасть, что он, даже несмотря на то, что отлично знал о неизбежности этого шага, тем не менее, решил все-таки скорее не намеренно, а инстинктивно, ухватиться за единственную и, в общем-то, бесполезную соломинку. – А-а зачем вы об этом спрашиваете? У вас же есть записи.

– Нам же нужно проверить вашу память, внимательность. Анна-Луиза считает, что у вас с этим небольшие проблемы, – искаженный однофамилец знаменитого русского царя немного помолчал и, как бы между прочим, добавил: – Ну, уж заодно и... искренность тоже. Если вы, конечно, не будете насчет этого иметь ничего против.

В устремленном на него взгляде Борель прочел такую убедительную просьбу не иметь ничего против поступившего ему последнего предложения, что только коротко вздохнул, пожал плечами и немного неуверенно произнес: – Ну... в общем... эта информация для вас, я думаю, вряд ли может представлять большой интерес. Это для русских, для самих, она, конечно, важна.