Днепровский вал - Влад Савин

И тут выстрелы совсем рядом. Наши самоходки вступили в бой. Когда все закончилось, я у Шемета спросил, на повышенных тонах — чего тянули? А он оправдывался: «Товарищ капитан, так полминуты не прошло, и то оттого, что мы в дыму цель не видели, пока не вышли все вперед». Вышли удачно, в хвосте колонны еще «тигры» были, как раз угодили под раздачу сто двадцать вторых. Из головных же четвертый «тигр» раздолбали походя, а пятый оказался просто брошен экипажем совершенно исправным, что нам с ним желать? Ну, а прочие, бывшие в колонне, даже упоминания особого не заслужили: там еще несколько «троек» оказалось и бронетранспортеры, и грузовики, и четыре тягача с гаубицами на прицепе — что они нам могли сделать? Это лишь в их фильме немецкая пехота смело швыряет нам под гусеницы противотанковые мины, а здесь они драпанули как зайцы, и все равно мало кто ушел: хрен убежишь от танка по полю, а от осколочного снаряда калибра восемьдесят пять тем более, и наши десантники не зевали. Два грузовых «опеля» оказались исправными, пригодятся. Сейчас дорогу от металлолома расчистим — и дальше вперед!

А я вылез, танк осматриваю. Не три, а целых четыре отметины: три на башне, одна на лобовой — это когда в нас успели еще один раз влепить? Наш Т-54, выходит, снаряд «тигра» с шестисот метров держит! Хотя все с брони снесло: скобы для десанта, ящик с ЗИПом, даже запасные траки, которые точно помогли, судя по следу, и пулемет на башенном люке искорежило — но броня цела, ничего жизненно важного не повреждено, и мы все целы. А ведь была бы тридцатьчетверка, так и с нами было бы, как в песне:

Только все напрасный труд —

Саму малость не хватило,

И теперь эта броня —

Наша братская могила.

И когда на небеса

Души тихо улетали,

Наши тяжи подошли,

Этих гадов раскатали.

Именно так. Это в сорок первом Т-34 мог гордиться своей броней. А сейчас снаряд «тигра» для тридцатьчетверки смертелен. Так против Т-54 теперь, выходит, немцам впору жаловаться: «Мы их в лоб не пробиваем»! Десантники поймали фрица из экипажа последнего «тигра», который целым остался, — и был тот лейтенантик в полувменяемом состоянии, истерил: «Майн гот, я два раза в русского попал, а ему ничего, это невозможно!» У нас в полку выбыли двое. «Единичке» из третьей батареи — там командир из новеньких, все забываю, как его — в гусеницу влепило, сейчас натянем, а вот Скляр умудрился поймать снаряд в борт — слава богу, вскользь — и в мотор — это уже капитально, но люди все целы. Ну что, допелся — едва не сглазил! Теперь что делать — сиди, кукуй. Мы радио дали, обещали ремонтников прислать — отбуксируют.

А у немцев на машинах маркировка: «Ваффен СС». Больше чести нам, что таких положили. И дальше собственно фрицев нам не встретилось, одни лишь лягушатники, и такое мое мнение: драться всерьез они не умели и не хотели. В Яблонове вообще был не бой, а так, недоразумение. А когда я увидел, чем нас пытаются атаковать у Канева, едва сдержал смех: это после того, как мы только что «тигров» вынесли? Шаромыжники или безумные храбрецы, или такие же глупцы, не представляют, с кем имеют дело; а может, и впрямь они с нашими в танковом бою не встречались? Мы расстреляли их, как мишени на полигоне, причем я приказал своим не усердствовать, поберечь боекомплект на случай, если снова «тигры» появятся. 122 миллиметра по легкому танку — это как топором со всей силы по фанерному ящику, а они нас своим малокалиберным короткостволом лишь поцарапать могут, даже в упор. У вас была возможность, лягушатники, сидеть в своих Европах и не приходить сюда. Земли нашей захотели — будет вам, каждому по два метра, и навечно.

В Каневе мы стреляли мало, опять же берегли снаряды. Ну всем хороша СУ-122, но боекомплект у такого калибра вдвое меньше, чем у танкистов. Держались позади, вступая лишь когда встречали особо упорный очаг сопротивления, и обычно одного-двух ОФ хватало. Подъехал Скляр на трофейном «тигре» — хорошо еще, что мы вовремя разглядели красный флажок.

— А где самоходка?

— Сдали ремонтникам, летучка подъехала, КВ-тягач.

— Как это вы «тигра» укротили?

— Так немца припахали все объяснить, там просто совсем. И управление легкое очень — не рычаги, а штурвал, как на автомобиле, и двумя пальцами передачи переключаются — какая-то хитрая там коробка-автомат.

— Ты ври, да не завирайся! Вот на Т-54 много легче, чем на старых тридцатьчетверках, но все равно с силой приходится рычаги тянуть.

— Так сами попробуйте!

Попробовали, согласились: интересную штуку фрицы придумали, надо бы перенять. Ездил Скляр на «тигре» до вечера, пока не кончился бензин. И зампотыла встал насмерть: «Этот фриц весь наш лимит съест, у нас он небольшой, только на автомобили — самоходки-то все на соляре». Пока искали трофейные склады, и чтобы еще не оприходованные, откуда-то появились особисты, и «тигр» конфисковали — к огорчению Скляра, который так и не успел сегодня открыть боевой счет.

А после мы шли на запад, на Фастов. Как зимой от Сталинграда — и точно так же разбегались от нас всякие там французы, как тогда румыны. Немцы встречались редко, и такое впечатление, что без всякого плана и порядка брошенные в бой по частям, кто оказался под рукой, чтобы лишь закрыть наш прорыв. После мы узнали, что почти одновременно с нами началось наступление с северного плацдарма, от Лютежа. Седьмого июня немцы оставили Киев: в их фронте зияла огромная дыра — и Днепровский вал начал рушиться, как снежный затор, сметаемый половодьем. Немцы поспешно отходили от Запорожья. Восьмого июня был освобожден Кривой Рог, десятого — Житомир, одиннадцатого — Кировоград. На севере взяты Выборг и Петрозаводск. После каждой сводки Совинформбюро мы спешили отметить на карте нашу территорию, очищаемую от фашистской нечисти. Интересно, Гитлер и в самом деле чертей о помощи просил, как отец Сергий рассказывал? Да если и так — нам попы помогут.

Французов даже жалко — влетели, как кур в ощип. Помню, как нас атаковали уже под Белой Церковью: впереди штрафники на «рено», чтобы, значит, наши позиции прощупать, за ними «пантеры». Но наши сто двадцать два отлично достают сразу до их второй линии — когда мы огонь открыли, прилетело всем. И когда двое уцелевших увидели, что позади нет никого, они башни развернули назад — и к нам скорее. Сдаются, что ли? Точно, и люки у них оказались закрыты снаружи. Я подошел, когда экипажи уже извлекли. Один — рожа такая лошадиная — еще и улыбается; так ему Рябко сразу в морду — ты кого, сука, имеешь в виду, так противно ухмыляясь? А француз лишь кровь утер, вытянулся и рапортует — я понял лишь «капрал Фернан Котанден» — и еще больше лыбится. Псих, что ли? Нет, тут он дальше на ломаном немецком, что если бьют — значит, не расстреляют. С чего это он взял? А ну, карманы выворачивай! Вот найдем сейчас фотографии, где ты наших расстреливал — отчего-то многие у них такое в бумажнике носить любили. Ну, а у нас за это разговор короткий — до ближайшей стенки. Был, вообще-то, приказ, что тех, кого насильно заставляли, не трогать — ну так ведь нам сейчас решать, заставляли тебя или сам с охотой шел. А этот Котанден дальше ухмыляется и говорит: это делать и с собой карточки носить обязаны лишь неарийские солдаты в подразделениях вермахта. Их за утерю фото в штрафники — ну, а он и так штрафной, наказан за попытку дезертирства. Ну и хрен с тобой, фернанден или как-тебя-там, живи пока, пусть особисты с тобой разбираются, виноват или нет.