Высадка в Нормандии - Энтони Бивор

Один солдат попал в воду глубиной полтора метра и «увидел, что пули поднимают фонтанчики прямо перед моим носом, по бокам и вообще повсюду. Вот тогда-то я припомнил все грехи, какие совершил на своем веку. Так истово я в жизни никогда не молился». Солдат 1-го батальона 116-го пехотного полка видел, что произошло с очень набожным сержантом Робертсоном, которого прозвали Паломником. У него «в правом верхнем уголке лба зияла рана. Он, шатаясь, без каски, брел по воде наугад. Потом я увидел, как он упал на колени и стал молиться, перебирая четки. В этот момент немецкие пулеметчики открыли убийственный перекрестный огонь, и сержанта буквально рассекло пополам».

Преодолеть лежавшую перед ними полоску берега стало казаться солдатам делом невозможным. Можно было быстро пробежать по мелководью, но обмундирование промокло насквозь, в сапогах хлюпала вода, сзади тащилось тяжелое снаряжение, а ноги, как в кошмарном сне, будто налились свинцом и не хотели сделать и шагу. Шансы выжить у перегруженных солдат были невелики. У одного, например, кроме собственного снаряжения, было еще 750 патронов к пулемету. Неудивительно, что многие солдаты потом пришли к выводу: не будь первый эшелон нагружен такой тяжестью, потерь было бы вдвое меньше.

«Меня ранило! Меня ранило!» – эти крики неслись со всех сторон. Один солдат 1-й дивизии, угодивший в воду по шею, медленно брел вперед. Когда воды осталось по щиколотку, он, совершенно измученный, прилег передохнуть. «Вокруг все шли, будто в замедленной съемке, так тяжело было им двигаться под тяжестью снаряжения. Да, с таким грузом не было никаких шансов уцелеть. Я же так устал, что даже полз и то через силу». В его взводе из 31 человека в живых осталось всего 9.

Немецкие пулеметы простреливали берег вдоль и поперек. «Пули входили в мокрый песок с таким звуком, словно кто-то цыкал зубом». Один джи-ай видел, как его однополчанин бежит, пытаясь преодолеть полоску пляжа. Споткнулся, и тут его достал вражеский пулеметчик. «Он стал кричать, чтобы позвали санитара. Санитар поспешил на помощь и тоже получил пулю. Так они оба и лежали рядышком и вопили, пока не умерли через несколько минут». Кое-кто по-прежнему укрывался за усеивавшими берег заграждениями, от которых пули рикошетировали, но остальные поняли: единственная возможность выжить – это добраться до мола. Самые большие потери понесла рота А 116-го полка, которая высадилась у Вьервильской лощины в западной части сектора, где у немцев была организована крепкая оборона.

Пока немецкие пулеметчики расправлялись с теми, кто был на берегу и в полосе прибоя, их артиллерия вела огонь по десантным шлюпкам и катерам. Как отмечалось позднее в донесении командования 5-го корпуса, конфигурация берега позволяла немцам вести огонь по десанту «как с фронта, так и с флангов». Штаб-сержант[88]1-й дивизии, находившийся в восточной части сектора, был свидетелем прямого попадания вражеского снаряда в соседнюю десантную шлюпку. Находившихся в ней солдат и матросов подбросило «на высоту 15–20 метров». Из первых вышедших на берег танков почти ни один не уцелел, зато за их сгоревшими корпусами можно было укрыться от огня противника.

Под плотным огнем приступили к своей работе подрывники ВМС. «Мы взялись за дело, – писал один из них. – Стали укладывать мешочки с пластиковой взрывчаткой на всевозможные заграждения, перебегая от одного к другому, а потом соединяли несколько штук детонирующим шнуром, который мгновенно передает детонацию от одного заряда к другому. За некоторыми заграждениями прятались джи-ай. Мы сказали, чтобы они бежали вперед, если не хотят взлететь на воздух. Подступал прилив, и мы мчались как угорелые от одного заграждения к другому». Они расчистили 30-метровый проход, чтобы мог причалить следующий катер, но прилив заставил подрывников выйти на берег. «За утро удалось расчистить всего три прохода из намеченных шестнадцати». Теперь задача рулевых на шлюпках стала еще опаснее – под водой находились заминированные заграждения. Сбылись худшие опасения генерала Героу.

Солдаты, потерявшие в первые же минуты многих своих командиров – офицеров и сержантов, – понемногу приходили в себя после мгновений растерянности под огнем и начинали понимать, что нужно преодолеть полосу пляжа, хотя бы для того, чтобы выжить. Один солдат 1-й дивизии, родом из Миннесоты, писал в письме домой, как он рванул в спринтерский забег на 30 метров: «Я ни разу в жизни столько не молился, как тогда». Он оглянулся на то, что осталось от его отделения. «Жутко было смотреть. Повсюду умирающие: раненые не могли передвигаться, и их накрывало прибывающей водой, а у берега жарко пылали шлюпки, которые высаживались за нами… Никогда не приходилось мне видеть столько храбрецов, которые успели так много сделать, – многие возвращались назад, пытались подобрать раненых и погибали сами». Те же, кто сумел добраться до раненых, даже не могли прикрыть их огнем. «Процентов восемьдесят нашего оружия вышло из строя – его забило песком и залило водой». Многие солдаты допустили ошибку: торопясь открыть по немцам ответный огонь, они сдергивали с автоматов водонепроницаемые чехлы, еще не добравшись до берега. Побывав в морской воде, отказали почти все рации, и это стало основной причиной последовавшей неразберихи. Те, кто был лучше организован, совершали перебежку в строю отделения, уменьшая тем самым поражающую способность вражеского пулеметного огня. Лейтенант 121-го инженерно-саперного батальона вместе с сержантом вернулся назад, чтобы помочь раненному в ногу солдату. Тащить того было трудно, и сержант вскинул его себе на спину. Вскоре и сам сержант был смертельно ранен, а лейтенанту пуля повредила плечо. Им на помощь пришли другие солдаты и оттащили всех троих к низкой стенке мола, дававшей хоть какую-то защиту. Первым оказавшимся на берегу саперам пришлось повоевать пехотинцами: при высадке они потеряли почти всю имевшуюся взрывчатку. Да и огонь противника был слишком плотным, так что ничего все равно нельзя было сделать, пока не прибудут бронированные бульдозеры.

Уцелевшие воины первого эшелона лежали без сил на камнях у мола и смотрели, как к берегу подошли суда второго эшелона. «Кто-то из солдат плакал, кто-то зло ругался, – вспоминал молоденький офицер 116-го полка. – Я же чувствовал себя скорее зрителем, чем участником операции». Во рту у него пересохло, и тем не менее захотелось курить. А у кромки берега опустились десантные трапы, заработали немецкие пулеметы, писал сержант родом из Висконсина, «люди посыпались со шлюпок, как кукурузные зерна с ленты транспортера». Несколько человек пытались укрыться от пуль на корме шлюпки, другие наоборот – уже оказавшись в воде, пытались вскарабкаться назад в шлюпку. Рвавшиеся в воде снаряды вздымали «огромные фонтаны воды».

Офицер, десантировавшийся во втором эшелоне, отметил, что метров за двести пятьдесят – триста от берега за дымом было ничего не видно, зато стрельба слышалась очень ясно. А ведь им поначалу тоже казалось, что авиация союзников поработала на славу. «Кое-кто из ребят так и говорил: “Ну, 29-я дивизия едет на бал – у них настоящее увольнение в город”. Но когда дошли до берега, они поняли, что стреляют-то не наши, а немцы».

Другой офицер 116-го полка сказал, что в каком-то смысле все это похоже на очередные десантные учения: «Два денька помучаешься, потом можно принять горячий душ». Его ротный командир не был уверен, в ту ли точку десантирования они прибыли, но офицеру-моряку сказал: «Давай высаживай нас где получится, – тут везде идет бой». Когда подошли ближе, увидели подъем, ведущий к деревушке Ле-Мулен: они попали как раз туда, куда надо. «Солдатам мы велели пригнуться и не поднимать головы, чтобы они ничего не увидели и не пали духом. Танки так и стояли у самой кромки берега – некоторые вели огонь, а другие горели. За танками и в воде прятались солдаты штурмовых рот. Большинство из них было ранено, а поднимающийся прилив выносил на берег тела убитых».