Знак зверя - Олег Ермаков

К обеду стрельба поутихла. Раздавались лишь одиночные выстрелы и редкие короткие автоматные очереди. От подножия гор к лагерю направились два бронетранспортера. Солдаты, разморенные солнцем, тупо и равнодушно наблюдали за приближающимися машинами. Бронетранспортеры доехали до артиллерийских позиций, проплыли, пыля, между батареями, проехали дальше и остановились перед палаткой медиков. Запыленные пехотинцы с осунувшимися угрюмыми лицами соскочили на землю, открыли задний люк и стали вынимать солдат, класть их на носилки и уносить в палатку. Опорожнившись, бронетранспортеры тронулись в обратный путь, к восточным горам с серыми расплывчатыми вершинами.

В затопленной солнцем долине уже трудно было дышать. Солдаты прятались от солнца под машинами, но и в тени было жарко. Докучали мухи — это была единственная осенняя примета, — злобные и наглые, они смело бегали по лицам и шеям и больно кусались.

Бой на маревых горах возобновился.

Под вечер прилетели два Ми-8, один приземлился и принял на борт раненых с перебинтованными головами, руками и ногами, вертолет поднялся, и обе стрекочущие машины потянули на запад, прошли над коричневыми горами и пропали из виду.

А вскоре от восточных гор вновь приехал бронетранспортер, и пехотинцы выгрузили и отнесли в палатку одного солдата.

Батареи молчали.

На горах лениво перестреливались.

После ужина несколько пехотных рот уехали в сторону сизых восточных гор, и через некоторое время, уже в сумерках, в лагерь прибыли пехотинцы, штурмовавшие весь день горы. Давай сюда! — закричали повара. Запыленные пехотинцы, сверкая белками и устало скаля белые зубы, шли к своим кухням. В котелках звякали ложки.

На ужин был клейстер — пюре из картофельного порошка, а также ставрида в томатном соусе, черный хлеб и чай. Хлеб, как всегда, был тяжел и кисл, вместе с томатной ставридой — отличное горючее для изжоги. Но делать было нечего, и пехотинцы, устроившись на теплой земле, глотали негорячий картофельный кисель, не имевший ни запаха, ни вкуса картошки, черный хлеб и кислую рыбу. Лишь один сержант, гибкий, черный грузин, после третьей ложки воскликнул: я их мамочку абал!.. — и бросил ложку в котелок, а полную консервную банку с оттопыренной крышкой запустил в темноту. Как будто она могла долететь. Чай был просто слегка подкрашенным кипятком, и один из пехотинцев, имевший свои запасы, попытался приготовить настоящего чаю, но едва он развел огонек под котелком, на него закричали, и пришлось огонь затоптать.

История с чаем на этом не закончилась.

Огонь видел из своего шатра полковник Крабов. Кто там стоит? Второй батальон, товарищ полковник.

Вскоре командир батальона, раскосый капитан, стоял навытяжку перед полковником и выслушивал его. Затем луноликий капитан собрал своих подчиненных и выяснил, что огонь горел в седьмой роте, у старшего лейтенанта Александрова. Кто именно? Старший лейтенант Александров ответил, что не видел. Пойди и выясни. Люди устали и уже спать легли, ответил старший лейтенант. Повторяю: выяснить и доложить. Лучше выяснить, почему солдат после боя кормят блевотиной. Товарищ Александров!..

Старший лейтенант Александров вернулся к машинам. Все солдаты, кроме двоих часовых, уже спали. Александров расстелил на броне спальник, разделся до трусов и лег. Он лежал, глядя в звездное небо и ожидая прихода капитана. Но капитан не появлялся, и Александров уснул и побежал, уворачиваясь от красных пуль, вверх, вверх, вверх по голым, горячим, дымящимся каменным склонам.

Всю ночь на горах раздавались одиночные выстрелы и изредка светились трассирующие пули. Всю ночь в фургоне хирург и санитары возились с раненым, потерявшим около трех литров крови и находившимся в шоке четвертой степени — в предагональном состоянии.

На рассвете стрельба на горах смолкла.

Хирург, сняв халат, перчатки, марлевую повязку, вышел из машины, порылся в карманах, вынул сигарету, щелкнул зажигалкой. Он курил, сидя на железной лесенке, и смотрел, как над восточными неприступными горами разгорается заря.

Задернув простыней желто-сизое старое лицо солдата и потушив свет, Сестра тоже покинула фургон. Хирург посторонился, и женщина спустилась по ступенькам и, не останавливаясь, пошла прочь.

Щурясь от сигаретного дыма, хирург провожал ее взглядом. Когда она скрылась, хирург с ожесточением зевнул и сказал себе: спать, сроччно... Он лег в палатке и не слышал рева реактивных самолетов и зычных криков артиллерийских офицеров.

Лагерь приветствовал восход солнца воплями артиллерийских офицеров, алыми вспышками и грохотом гаубиц. Батареи били безостановочно, высекая огромные искры и выколачивая пыль из восточных гор.

После авианалета и продолжительной артподготовки штурм возобновился, на горах застучали пулеметы, захлопали гранатометы, и минометы взвыли огромными кошками: мяуу!

Артиллеристы смогли наконец умыться; воду берегли, каждому давали для умывания по одной кружке, так что они лишь освежили глаза и побрились. Затем они завтракали, сидя с котелками и кружками на ящиках и станинах. Во время завтрака на связь неожиданно вышел «Енот», Черепаха схватил шлемофон, прижал черные маленькие микрофоны, обтянутые кожей, к горлу и откликнулся. «Енот» попросил огня и умолк, не назвав координаты. Черепаха вызывал «Енота», но тот не отзывался.

— Енот, Енот, я Кедр, прием.

— Енот, Енот, я Кедр, прием.

— Енот, Енот, я...

— Енот...

Штурм гор продолжался. В воздухе над склонами и вершинами красно пыхали разрывы. Стучали и стучали пулеметы, как будто там трудилась стая горных дятлов. Дятлы долбили и долбили прочными клювами скалы, и скалы сверкали и дымились. И горные кошки, бросаясь, кричали: мяуу!

Небо, как всегда, было безоблачным, солнце заливало склоны восточных гор, лагерь в долине и дальний кишлак. Температура медленно повышалась.

— Енот, Енот, я Кедр, как слышите, прием. Енот, Енот, я Кедр, Кедр.

Перед обедом от восточных гор пришли бронемашины, они остановились возле палатки и фургонов с красными крестами. Санитары разбудили хирурга.

Под вечер прилетели вертолеты и забрали раненых. Вертолеты ушли за хребты, оставив в лагере троих пассажиров, в одном из которых солдаты Крабова сразу узнали генерала, приезжавшего в полк с проверкой. Генерал с золотистыми бровями, сопровождаемый двумя породистыми штабистами, пошел по лагерю, остро глядя из-под золотистых бровей по сторонам.

Вскоре в батареях затрещали телефоны. Рыть окопы для людей и капониры для машин и снарядов — приказал командир артдивизиона Поткин.

Солдаты долго и изощренно ругались. Обстрел лагеря, ощетинившегося стволами пулеметов, скорострельных пушек, гаубиц, минометов, был маловероятен, — лагерь стоял посреди долины, и вокруг была плоская голая земля. Офицеры также считали, что это напрасная трата сил, но приказ есть приказ. Солдаты вооружились ломами, кирками, лопатами и приступили к делу. Под тонким слоем песка и пыли была глина. Глина была крепка, как камень, и солдаты били ее тяжелыми ломами.