Малороссийские исторические шахматы. Герои и антигерои малорусской истории - Александр Семёнович Каревин

было ценным вдвойне, ибо давало возможность оказывать специфические услуги друзьям-уголовникам. Благодарный Гапон стал ближайшим помощником Сергея Васильевича по созданию «Собрания русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга». Но сотрудничеству двух авторитетов не суждено было длиться долго.

Слабым звеном в зубатовской системе было отсутствие доверия между главным руководителем и его подручными. Страшась разоблачения, Зубатов не решался открыться даже приближенным. Между тем, все более наполнявшие рабочие общества революционеры (многие из которых стали таковыми именно благодаря Сергею Васильевичу) были уверены, что водят полицейского полковника за нос и упорно не замечали в нем единомышленника. Они стремились быстрее использовать предоставленные возможности для организации выступлений, пока власть не одумалась. Преждевременные акции и сгубили хитроумный план. Волна проведенных зубатовцами летом 1903 года забастовок на Юге России привела к разоблачению. Сергей Васильевич был уволен из МВД и отправлен в ссылку, а его «детища» одно за другим полиция стала закрывать.

Нависла угроза и над Гапоном. Министр внутренних дел Вячеслав Плеве приказал тщательно расследовать его деятельность. И не сносить бы попу головы, если бы Плеве не был вскоре убиттеррористами. Новый министр Петр Святополк-Мирский придерживался либеральных взглядов. Он прекратил следствие и разрешил отцу Георгию продолжать деятельность. С этого времени начался период наивысшего расцвета «Собрания».

Оказавшись после удаления Зубатова фактическим руководителем организации (формально председателем числился один из рабочих), поп развернулся вовсю. Привыкшие верить человеку с крестом, простые труженники с интересом слушали его проповеди о Христовом учении, посещали концерты, лекции, вечера отдыха и охотно записывались в «Собрание».

Тем временем Гапон налаживал связи с революционным подпольем, вел переговоры о закупке оружия. Вокруг него складывался тесный кружок борцов с самодержавием, своеобразный «штаб», разрабатывавший планы свержения царского режима. Здесь «батюшка» не стеснялся, откровенно говорил о своем неверии в Бога, ненависти к царю, насмехался над догматами Церкви.

К осени 1904 года моральный облик отца Георгия вырисовывался весьма неприглядным. Пьяные гулянки, во время которых подвыпивший поп, задрав рясу, участвовал в похабных плясках, обильно «удобряя» свою речь матерщиной. Связь с некоторыми престарелыми вдовами, от которых Гапон не брезговал брать деньги («Они сделают для меня все, что захочу», – хвастался он собутыльникам). Богохульство. Но от рядовых членов «Собрания» все это скрыто. Для них отец Георгий по-прежнему оставался благочестивым священником.

Видимо, к тому же времени относятся и контакты попа с представителями японской разведки (по крайней мере, именно тогда руководитель «Собрания» слишком уж пристальное внимание стал уделять заводам, выполнявшим военные заказы правительства). Воюющая с Россией Япония выделяла огромные средства на поддержку революционного движения. А деньги Гапону просто необходимы для организации вооруженного выступления. «Штаб» взял курс на восстание. Вопрос стоял только о его технической подготовке и выборе подходящего момента.

Кровавое воскресенье

Момент настал, когда в конце декабря в Петербург пришло известие о падении крепости Порт-Артур. Неудачный ход войны вызвал недовольство в обществе, и новое поражение должно было только усилить негодование.

Поводом для начала действий выбрали увольнение за пьянство и лень одного из рабочих Путиловского завода. И хотя выгнали забулдыгу еще три недели назад и, без сомнения, справедливо, гапоновцы попытались поднять волну возмущения. Пущенный в народе слух гласил, что уволен не один, а четверо рабочих, и не за пьянство и лень, а за членство в «Собрании». Отец Георгий призвал к забастовке протеста. Выяснилось, однако, что свое влияние на трудящийся люд он переоценил. С благоговением внимая проповедям о Христе, рабочие совсем иначе встретили зов к бунту. Явившиеся на предприятии гапоновские активисты натолкнулись на неожиданное сопротивление.

«Положение делалось неловкое, – вспоминал начальник одного из отделов «Собрания» Николай Петров. – Кого заставишь бросить работать – одеваться не идут, или оденутся – из мастерской не выгонишь. Некоторых чуть ли ни силой приходилось всовывать в пальто, а некоторые постоят, одевшись, и опять раздеваются. Чувствовалось нехорошо, слезы навертывались на глаза, присыхал язык к гортани от уговоров и убеждений».

Выручили уголовники (вот когда пригодились попу прежние связи!). Сплоченные банды врывались на заводы и фабрики, беспощадно избивая всех, кто отказывался бастовать. Полиция не вмешивалась. Святополк-Мирский запретил своим подчиненным применять силу. Вирус измены уже начинал поражать правящий слой Российской империи. «Наверху» появились лица, прочно усвоившие критический взгляд на самодержавие и тайно желавшие революции. Министр внутренних дел был одним из них.

А «стимулированная» криминал-революционерами забастовка расширялась. За несколько дней она охватила более 100 тыс. человек. Но Гапон понимал, что торжествовать победу рано. Необходимо было поднять народ на вооруженную борьбу. Сделать это предполагалось, уговорив рабочих отправиться к Зимнему дворцу для подачи царю челобитной, а затем спровоцировать кровавые столкновения с полицией и войсками.

Следует отметить, что замысел не был оригинальным. В сознании православного человека царь – помазанник Божий, неповиновение ему – тяжкий грех. Поэтому вовлекать народ в мятежи возможно было на Руси только с помощью лжи. Иван Болотников вел крестьян на бой за «царя Дмитрия». Степан Разин поднимал казаков вызволять царя-батюшку, якобы плененного боярами. Емельян Пугачев сам выдал себя за императора Петра III. Декабристы выводили солдат из казарм за «законного наследника Константина». Народники разъезжали по селам с подложными «царскими» манифестами, «высочайше повелевавшими» крестьянам жечь помещичьи усадьбы. Так что разработанный Гапоном со товарищи план опирался на богатый исторический опыт. Новым было только то, что на этот раз обман совершался православным священником.

О самом «кровавом воскресеньи» написано немало. До середины 1930-х годов издавалось большое количество документов и воспоминаний очевидцев событий, в которых содержалось много интересного. Позднее, когда в исторической науке утвердилась концепция «Краткого курса истории ВКП(б)» о расстреле мирного шествия рабочих, бдительная цензура принялась старательно вычищать из литературы все подробности, позволяющие пролить свет на случившееся. Например, сведения о том, что в колонны направлявшихся ко дворцу празднично одетых рабочих, уверенных, что их ждет царь (так ведь говорил отец Георгий!) были заранее внедрены группы революционных боевиков. Последние при приближении к воинским заставам открывали револьверную пальбу, швыряли в солдат камни и куски льда, выкрикивали антиправительственные лозунги, махали красными флагами (до тех пор тщательно скрываемыми от рабочих), словом, делали все, чтобы спровоцировать войска на применение силы. Пролития крови они жаждали, как манны небесной. «Убежден, что нас расстреляют, – говорил накануне событий Гапон одному из приближенных, – но за один завтрашний день, благодаря расстрелу, рабочий народ революционизируется так, как другим путем нет возможности это сделать и в 10 лет».

Итог провокации – массовые беспорядки, 96 убитых, 333 раненных (революционная пропаганда приумножит затем эти цифры в несколько десятков раз) – вызвал бурный восторг среди революционеров. «Итак – началась русская революция, мой