Солнечный удар - Рэйчел Кейн

Не самый плохой способ потерять невинность, все продумано.

– Итак, – сказал он, сдвинув брови. Между ними вновь обозначилась симпатичная морщинка, которую мне так захотелось разгладить пальцем. – Да или нет, Джо?

Патрик, все так же сидя за столом, зашелестел газетой, переворачивая страницу, чтобы просмотреть колонку юмора.

– Она согласна.

Льюис даже не взглянул на него.

– Точно?

Я нырнула в эфир и подтолкнула к себе бутылочку из-под духов. Потом взяла ее со стола, вложила в его раскрытую ладонь и сжала вокруг его пальцы.

– Считай, что так.

Удивительно, как много всего потребовалось для ритуала. Сначала мы ждали, пока Патрик закончит свой завтрак, который сейчас выглядел еще более омерзительно. Потом он вместе со своей газетой и неприличным халатом уплелся в другую комнату. Льюис и я поиграли в «О божечто-это-за-убожество-здесь?» – с Патриковской коллекцией дерьма и пришли к выводу, что большую часть всех этих вещей можно встретить только на третьесортной распродаже. Когда мой персональный Оби Ван появился снова, он выглядел серьезно, переодевшись для работы в брюки цвета хаки и черную шелковую рубашку. На шее у него поблескивала серебряная цепочка.

Льюис вышел. Я посмотрела, как он уходит, потом обернулась к Патрику.

– Одобрил ли происходящее Джонатан? – спросила я. Это была шутка. А может быть, и нет.

Патрик бросил на меня откровенно оценивающий взгляд.

– Джонатана не заботят детали производственного процесса, – сказал он. Его губы изогнулись в странной полуулыбке. – Уже нет. Хотя когда-то он, как бы это сказать, придерживался слишком авторитарного стиля управления.

Я села на банановый диван, подтянула под себя ноги, устраиваясь поудобнее, и плотнее завернулась в пошлый леопардовый плед. В комнате было прохладно или, что более вероятно, холод шел изнутри меня.

– Ты знаешь, об этом парне никто не торопиться ударяться в чрезмерную откровенность. Чем он занимается?

– Джонатан? – Патрик высоко вздернул густые белые брови. – Ты отдаешь себе отчет, что твой вопрос совершенно идиотский?

– Очевидно, нет.

Брови сдвинулись снова, на этот раз хмуро.

– Ты сможешь узнать историю всего и вся, если пожелаешь, Джоанн. Все, что для этого потребуется – немного сосредоточенности. Ты должна бы знать это. – Он выглядел прискорбно разочарованным мною. – Это ты расскажи мне о Джонатане.

Он протянул руку и коснулся меня вытянутым пальцем прямо по центру лба. В меня словно врезался грузовик с цементом, идущий со скоростью восемьдесят миль в час.

Голова взорвалась цветами, светом, хаосом, болью, гневом, яростью, холодом, бешенством.

Джонатан вручил мне холодную запотевшую бутылку пива.

Глаза Джонатана, темные и бесконечно глубокие, впервые встретились с моими.

«Туда, – возник тихий шепот Патрика в моей голове. – Иди туда».

Он резко подтолкнул меня вперед, и я, потеряв контроль над собой, провалилась в хаос.

Когда я вновь обрела опору – что бы ею ни служило в этом месте – я стояла на необработанном камне скалы, головокружительно высокой; вокруг, продувая меня насквозь, бушевали пронизывающие ледяные ветра. Мои длинные черные волосы развевались за спиной, словно боевое знамя.

Здесь я выглядела иначе. Бледная, как снег, одетая в тонкое черное платье, облаком парившее на ветру.

Я вздрогнула, осознав, что от падения меня отделяют какие-то дюймы. Гравитация пела во мне сладкозвучную песнь сирены. Я резко опустилась, припав к земле и положив обе ладони на холодный камень. Вспышка молнии окрасила небесное полотно в жаркий синий цвет.

Далеко подо мной, глубоко внизу, на самом дне пропасти умирали люди.

Я чувствовала это. Чувствовала каждую рану, слышала каждый вскрик, ощущала вкус каждой капли пролитой крови.

– Когда закончил Давид разговор с Саулом, душа Ионафана прилепилась к душе его, и полюбил его Ионафан, как свою душу, – прошептал Патрик. Он был рядом со мной, надежный, ослепительно сияющий. Рядом, чуть выше него висело черное ледяное марево. – И хотя это не тот Джонатан и не тот Дэвид, которых ты знаешь, библейский стих остается верным. Если ты хочешь узнать что-либо о Джонатане, ты сможешь узнать это здесь.

Здесь. Это был тихий шепот ифрита.

Я смотрела вниз, дрожа, отчаянно желая уйти. Слишком много здесь было смерти, слишком много боли.

Так много умирающих.

Среди них выделялся один. Сиянием своей силы. Хранитель. Он был высок и худощав, двигался быстро и с изяществом, успевая повернуться и отбить атаку любого, кто нападал на него. Молнии продолжали призывать его, но он не отвечал им. Земля звала его, ее голосом был гром, шум реки, медленно нарастающий рокот гор.

Он не отвечал на ее зов.

– О боже, – прошептала я, – он совсем как Льюис.

Нет, он был больше, чем Льюис. Весь мир вращался вокруг него, через него, цеплялся за него, как любовница. Это был не просто человек, способный управлять стихиями – они любили его.

И яростно защищали.

Дождь лился сплошным потоком, прозрачный, как слезы.

Здесь, на поле битвы, он отвергал их любовь. Он сражался не как Хранитель, а как человек. Меч в руке, жесткие удары металла о металл. Его кожаный с металлическими вставками доспех получал повреждение за повреждением. Кровь…

Я чувствовала, что развязка близка. Весь мир вокруг меня это чувствовал.

Удар. Дротик пробил жесткую кожу доспеха и слишком мягкую бронзу, вспарывая…

Я закричала. Неудивительно. Весь мир кричал вместе со мной. Мать-Земля стонала над умирающим сыном, и хотя я находилась на вершине горы, и сражавшиеся далеко внизу были не крупнее муравьев, я во всех подробностях видела, как Джонатан обеими руками напряженно пытается выдернуть из груди дротик, видела его окровавленное яростное лицо.

Нет, нет, нет…

Молния ударила в него, превращая дротик в золу, расплавляя металл.

Преобразуя Джонатана в тигле чистого огня. Это было не просто молния, не просто энергия и плазма, не просто алхимия. Здесь появилось кое-что еще.

Чистая безжалостная магия.

Кто-то еще кричал внизу, продираясь сквозь кровавую грязь. Человек – всего лишь человек – уже умирающий, с кинжалом, застрявшим в груди.

Он вполз в огонь в безуспешной попытке спасти друга.

У меня возникло ощущение, что мир втягивает чье-то дыхание. Все живое погибало в этой долине смерти – досуха выжатое, лишенное воздуха, жизни, души. Прах. Пустые тела превращались в него тысячами. Прах. Что-то распространялось волнами падающих тел и доспехов, концентрическими кругами расширяясь от того места, где продолжали плясать и буйствовать молнии.