Десять месяцев (не)любви - Юлия Монакова

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Полина не отличалась особыми сценическими талантами, хотя на первом курсе и её занесло в групповой танец, было дело. Однако на каждую “СтудОсень” она ходила с удовольствием, всегда искренне болея за свой факультет.

— Что ты будешь исполнять? — спросила Полина у Кати.

— Сама увидишь и услышишь, — слегка натянуто улыбнулась та. — Пусть будет сюрприз.

Ох, в сердцах подумала Полина, немного нервничая, вот только не надо больше сюрпризов, пожалуйста, можно хоть ненадолго вернуться в нормальную скучную жизнь…

НОЯБРЬ

Полина

Очутившись в фойе, украшенном вырезанными из красной, жёлтой и оранжевой бумаги осенними листьями, а также воздушными шарами и цветными плакатами, Полина попыталась отогнать возникшее вдруг странное чувство собственной чужеродности на этом весёлом празднике. Студенты шутили, оживлённо переговаривались, угощались мороженым, несколько лотков с которым было выставлено прямо в холле, хохотали, флиртовали, ревновали и даже ссорились, но всё это летело мимо, не задевая Полину. Улыбки — не для неё, обиды, обманы — не для неё, ревность — не для неё…

Вон торопливо пробежала в сторону служебной двери Ольга Земляникина. Чужая соперница. Чужая печаль… Глаза у неё подведены сурьмой, а сама она одета в восточный костюм, как никакой другой подходящий к её яркой внешности, смуглой коже и смоляным волосам. Земляникина будет исполнять танец живота — ну, держись, мужская половина зрителей!..

Полина предъявила пригласительный, вошла в актовый зал и сразу же принялась пробираться на своё место, хотя до начала концерта оставалось ещё целых двадцать минут. Просто у неё не было сил оставаться в центре этой гомонящей жизнерадостной толпы. Поскорее бы уж погас свет и началось представление… Ещё и Ксения, как назло, задерживается — так хотя бы было, с кем поболтать.

— Можно мне присесть? — услышала Полина над ухом и чуть не подскочила от испуга и неожиданности. Чуть повернула голову, не веря этому ни на миг… и ответила ровным спокойным голосом:

— Молодой человек, место занято.

Про себя она загадала: если он не обидится, если поймёт, если узнает фразу, тогда… тогда… Что “тогда”, додумать Полина не успела.

— То есть как это — занято? Кто смел его занять? — живо подхватил Громов, а это, конечно, был именно он. Полина едва не расплакалась от облегчения: он сообразил, откуда эти строчки!*

— Здесь будет сидеть моя подруга, — откликнулась она чуточку высокомерно, вживаясь в роль и даже добавив в произношение небольшой акцент.

— Не будет здесь сидеть ваша подруга, — Громов опустился рядом, и глаза его лукаво блеснули.

— Молодой человек, это есть невежливость. Вы не находите?

— Нет, не нахожу. У меня билет. Этот ряд и это место.

Полина, не сдержавшись, вышла из образа, застенчиво улыбнулась и поинтересовалась обычным голосом:

— И всё-таки, Марк Александрович, что вы здесь делаете?

— Элементарно, Ватсон: всего лишь явился на концерт. А потом случайно увидел вас, такую одинокую в этом полупустом зале, решил подойти и поздороваться, — ответил Громов, тоже уже нормальным голосом.

— Я не одинокая, — Полина усмехнулась. — Я в самом деле жду подругу. Ксению Далматову… Она вот-вот придёт.

Оба немного помолчали. Полина чувствовала боком исходящее от него тепло и понимала, что откуда-то из глубин её души начинает подниматься предательское ощущение счастья, играя, точно пузырьки в бокале шампанского.

— Вы за что-то сердитесь на меня, Полина? — спросил он наконец. Она опустила голову и еле слышно пробормотала:

— За что мне на вас сердиться…

— Может, я нечаянно обидел вас, словом или делом… простите, я не хотел, — так же негромко повинился Громов.

— Вы ничем меня не обидели, — она покосилась в сторону Марка Александровича и почувствовала, как её губы против воли начинает растягивать широкая улыбка. Он улыбнулся ей в ответ — так, что ухнуло в животе.

— Какие у вас планы на праздники? Поедете к себе на остров? — поинтересовался он.

— Да, — ответила Полина, замирая в сумасшедшей надежде, взметнувшейся у неё внутри. А вдруг он вспомнит сейчас о том, что собирался поехать с ней вместе? Однако Громов молчал, и Полина решилась спросить обиняком:

— А вы чем собираетесь заняться в праздничные дни, Марк Александрович?

— Я уезжаю на несколько дней в Питер. У меня там остались кое-какие дела.

Она постаралась не выдать своего разочарования и осведомилась вполне светским, непринуждённым тоном:

— Скучаете?

— У меня сложные отношения с этим городом, — имея в виду Санкт-Петербург, отозвался Громов. — Когда-то он очаровал меня с первого взгляда, влюбил настолько, что я был буквально болен им. Но, к сожалению, это чувство оказалось не слишком взаимным… В конце концов, Питер просто вышвырнул меня вон.

— Почему? — робко, боясь дышать, спросила Полина. Она помнила ту мутную историю — то ли с изнасилованием, то ли с домогательствами — и, конечно, не ждала детального отчёта. Но, может быть, он хотя бы намекнёт…

— Так сложились обстоятельства, — ответил он неохотно и перевёл тему. — А вы, Полина? Бывали в Питере когда-нибудь?

— Нет, — покачав головой, смущённо призналась она, — я вообще нигде не была. После школы сразу приехала сюда поступать, ну и…

— Успеете ещё попутешествовать, — заверил он. — Какие ваши годы…

А она буквально прикусила язык, чтобы не высказать вслух заветное, тайное: как бы я хотела, чтобы однажды мы поехали в Питер вместе с вами, вдвоём… Но, разумеется, ничего подобного Полина не сказала.

— Привезите мне оттуда сувенир, — обмирая от собственной наглости, попросила она. Марк Александрович вскинул голову, уставился на неё во все глаза, а в глазах этих вспыхивали и гасли серебристые искорки.

— Какой сувенир?

— Да хоть магнитик на холодильник, — она пожала плечами. — На ваш вкус.

— Хорошо, — он улыбнулся той особенной, персональной улыбкой, предназначенной только Полине.

И сразу куда-то исчезло чувство, что праздник не для неё. Для неё, для неё, для Полины Костровой! Она здесь больше не чужая. Она — полноправная участница. А серые глаза всё смотрят и смотрят — внимательно, пристально… И снова в них читается так много невысказанного, что щёки начинают краснеть, а кисти рук — нервно подрагивать.