Незнакомец в зеркале - Сидни Шелдон

Дэвида Кениона. Жозефина часто думала о нем. Давным-давно из дома Мэри Лу она стащила его фотографию. Жозефина прятала ее у себя в шкафчике и вынимала, чтобы взглянуть на нее каждый раз, когда была чем-то огорчена. Снимок вызывал у нее в памяти тот случай, когда Дэвид стоял у кромки бассейна и говорил: «Я прошу прощения за них всех», и как постепенно исчезало чувство горькой обиды, вытесняемое его мягкостью и теплотой. Она видела Дэвида лишь однажды после того ужасного дня в плавательном бассейне, когда он принес ей халат. Он ехал в автомобиле со своей семьей, и Жозефина позднее слышала, что его отвозили на железнодорожную станцию. Он уезжал в Оксфорд, в Англию. Это было четыре года назад, в 1952-м. Дэвид наведывался домой на летние каникулы и на Рождество, но их пути никогда не пересекались. Жозефина часто слышала, как другие девушки судачат о нем. Помимо состояния, унаследованного Дэвидом от отца, он получил доверительный капитал в пять миллионов долларов, оставленный ему бабкой. Дэвид был действительно завидной партией. Но не для дочери польки-белошвейки.

Жозефина не знала, что Дэвид Кенион вернулся из Европы. Был поздний субботний июльский вечер, Жозефина работала в «Голден Деррик». Ей казалось, что половина населения Одессы съехалась сюда освежиться лимонадом, мороженым и содовой водой. Был такой наплыв посетителей, что Жозефина не смогла сделать перерыв. Кольцо автомобилей непрерывно окружало освещенный неоновыми лампами ресторан – словно металлические звери, выстроившими в очередь к какому-то сюрреалистическому водопою. Жозефина вынесла к автомобилю поднос с миллионным по счету, как ей казалось, заказом чизбургеров и кока-колы, вытащила из кармана меню и подошла к только что подъехавшей белой спортивной машине.

– Добрый вечер, – приветливо сказала Жозефина. – Хотите взглянуть на меню?

– Привет, незнакомка.

При звуке голоса Дэвида Кениона сердце Жозефины вдруг заколотилось. Он выглядел точно таким, как она запомнила его, только еще красивее. В нем была теперь зрелость, уверенность в себе, приобретенная во время жизни за границей. Рядом с ним сидела Сисси Топпинг, стройная и очаровательная, в дорогой шелковой юбке и блузке.

– Привет, Жози, – улыбнулась она. – Как ты можешь работать в такой жаркий вечер, дорогая?

Как будто Жозефина по доброй воле выбрала именно это занятие вместо того, чтобы сидеть в кондиционированном зрительном зале или разъезжать в спортивном автомобиле с Дэвидом Кенионом.

– Работа держит меня вдали от улицы, – сдержанно ответила Жозефина и увидела, что Дэвид улыбается ей. Значит, он понял.

Еще долго после того как они уехали, Жозефина думала о Дэвиде. Она еще раз перебирала в памяти все сказанное им: «Привет, незнакомка… Мне ветчину в тесте и шипучку. Нет, лучше кофе. Пить холодное жарким вечером не рекомендуется… Тебе нравиться здесь работать?.. Сколько я тебе должен?.. Сдачу оставь себе… Рад был снова увидеть тебя, Жозефина…» – ища в словах скрытый смысл или нюансы, которые могла пропустить. Конечно, он и не мог сказать ничего такого, когда рядом сидела Сисси, но, в сущности, ему не о чем было говорить с Жозефиной. Удивительно, что он еще вспомнил, как ее зовут.

Она стояла перед мойкой в маленькой кухоньке ресторана, погруженная в свои мысли, когда Пако, молодой повар-мексиканец, подошел к ней и спросил:

– Que pasa, Josita? Ты так смотришь…

Ей нравился Пако – худощавый темноглазый парень лет тридцати, у которого всегда наготове улыбка и веселая шутка, когда ритм работы становиться напряженным и нервы у всех натянуты.

– Кто это?

Жозефина улыбнулась:

– Никто, Пако.

– Bueno. Потому что целых шесть голодных автомобилей уже с ума сходят. Vamos!

Он позвонил на следующее утро, и Жозефина, еще не сняв трубку, уже поняла, кто это звонит. Она думала о нем всю ночь.

Первыми его слова были:

– Ты, конечно, не придумала ничего нового. Пока меня не было, ты выросла и стала красавицей.

И она чуть не умерла от счастья.

Вечером этого дня он повел ее обедать. Жозефина была готова к тому, что они пойдут в какой-нибудь отдаленный ресторанчик, где Дэвиду можно будет не опасаться случайной встречи с кем-нибудь из друзей или знакомых. Но они пошли к нему в клуб, где все останавливались у их столика, чтобы поздороваться. Дэвид не только не стыдился того, что его видят в обществе Жозефины, а, напротив, явно этим гордился. И она любила его за это и по тысяче других причин. За то, как он выглядел, за его мягкость и понимание, за одну только радость быть с ним. Она раньше даже не догадывалась, что бывают такие чудесные люди, как Дэвид Кенион. Они встречались каждый день, когда Жозефина заканчивала работу.

Жозефине с четырнадцатилетнего возраста уже приходилось отбиваться от мужчин, потому что она излучала некую сексуальную привлекательность, бросавшую им вызов. Мужчины часто приставали к ней, пытались схватить за грудь или залезть к ней под юбку, думая, что таким образом могут возбудить ее, и не зная, насколько все это ей отвратительно.

Дэвид Кенион был совсем не такой. Ему случалось обнять ее одной рукой за плечи или прикоснуться к ней, и тогда откликалось все тело Жозефины. Раньше никто и никогда не будил в ней такого отклика. В те дни, когда она не видела Дэвида, она не могла думать ни о чем другом.

Она не давала себе отчет в том, что влюблена в него. По мере того как проходили одна за другой недели и они проводили все больше и больше времени в обществе друг друга, Жозефина поняла, что чудо все-таки произошло: Дэвид в нее влюбился.

Он обсуждал с ней свои проблемы и те трудности, которые возникали у него с семьей.

– Мама хочет, чтобы я взял на себя ведение всех дел, – рассказывал ей Дэвид, – но я не уверен, что именно так хочу провести свою оставшуюся жизнь.

Помимо нефтяных разработок и нефтеперерабатывающих заводов капиталы Кенионов были вложены в одну из самых крупных на юго-западе скотоводческих ферм, ряд отелей, несколько банков и крупную страховую компанию.

– А просто сказать ей «нет» ты не можешь, Дэвид?

Дэвид вздохнул.

– Ты не знаешь моей матери.

Жозефина была знакома с матерью Дэвида. Это миниатюрная женщина (казалось невероятным, что Дэвид появился на свет из этой хрупкой фигурки) родила троих детей. Во время и после каждой беременности она чувствовала себя очень плохо, а после третьих родов с ней случился сердечный приступ. В последующие годы она не раз описывала свои страдания детям, которые выросли в убеждении, что их мать намеренно рисковала своей жизнью в стремлении подарить жизнь каждому из них. Это давало ей в руки мощный рычаг воздействия на семью, которым она беспощадно пользовалась.

– Я хочу по-своему прожить свою жизнь, – жаловался Дэвид Жозефине, – но не могу сделать ничего такого, что причинит боль маме. Дело в том, что, как считает доктор Янг, ей не так уж много осталось жить.