Тайга - Джули ТИ

убедить Ангелину последовать со мной. Но как? Я и сам больше не мог вернуться в родное селение, ведь нарушил не один закон своего рода.

Но душу мою всё равно тянуло в тайгу. В знакомую и привычную обстановку. Каждое утро на рассвете я просыпался и бежал в лес. Я просто бродил по чаще, слушал пение птиц, прислушивался к звукам леса. Всей душой я жаждал вернуться. Мир больших городов больше не казался волшебным, но одна ниточка, что связывала меня с ним, заставляла остаться. Ангелина… она стала якорем. Моим миром. И пусть мы были разные, я тянулся к ней (просто больше не к кому).

Я возвращался к её пробуждению со свежим букетом весенних цветов. Каждое утро она открывала изумрудные глаза и улыбалась так, что сердце замирало. Её благодарность, её нежность наполняли мою душу счастьем, заполняли пустоту. Рядом с ней вся гниль мира больших городов меркла. Но сутки состоят не только из утра. После пробуждения нас ждал долгий день. Время в селении мчалось, словно один миг. Там не было ни минуты на отдых. Каждый миг светового дня использовался с максимальной пользой. Здесь же дни тянулись бесконечно. От безделья я сходил с ума. А вот Ангелину более чем устраивала её жизнь. Она получила степень бакалавра в заграничном вузе и сейчас отдыхала. Родители дали ей год свободной жизни, и она использовала каждый момент. Осенью она должна продолжить обучение, а после войти в бизнес отца. Отличный план. А вот своего будущего я больше не видел.

Я должен был занять почётное место шамаха в родном селении. Оберегать его, обеспечивать запасами свежего мяса. Шамахи самые уважаемые люди моего рода. А здесь всё, чему меня учили с детства, потеряло смысл. Свежая дичь им не нужна. Мяса полно в супермаркетах. Плотническое искусство заменили фабрики. И всё, что мне оставалось, это скитаться без дела.

Возвращаясь утром из леса, у гаража я столкнулся с отцом Ангелины. Мужчина, как всегда в шикарном костюме, царственно рассматривал новенький автомобиль.

— Макар? — окликнул он меня.

— Доброе утро, — поздоровался я. — Только меня зовут Макарий.

— А это не одно и то же? — удивился мужчина.

— Нет, — пожал плечами и засунул руки в карманы джинсов.

— Неважно, — небрежно кидает он, — лучше посмотри, какого красавца я, наконец, дождался.

Гордо положив руку на металлическую крышу, Пётр кивнул в сторону автомобиля.

— Красивый, — безразлично отмечаю я. Я мало что понимаю в автомобилях, но этот и впрямь красив. Батин старенький УАЗ напоминает рухлядь рядом с этим чёрным монстром. Но в моей жизни не было места автомобилям и мне всё равно.

— Красивый?! — возмущённо восклицает мужчина. — Этот немец, мальчик, сделан по спецзаказу. Белый салон из нежной телячьей кожи, вставки из красного дерева, эргономические сиденья. Он кричит о роскоши. Да что кричит, этот кроссовер — сама роскошь!

— Для меня роскошью был тёплый дом и горячий ужин, а в автомобилях не было нужды.

— Странный ты. И что Ангелина нашла в тебе?

— Мы связаны духовно.

Пётр сначала удивлённо вскидывает бровь, а после начинает громко смеяться.

— Духовно, — сквозь смех выдавливает из себя. — Ты точно странный.

Не говорю с ним больше. Просто ухожу. Ему не понять: деньги и власть затмили разум. Всё в этом мире подвластно только деньгам. Если ты богат, все у твоих ног, а если нищий, как я, вынужден терпеть подобные насмешки. В мире больших городов без денег ты никто. На тебя плюют и неважно, чего ты достиг. Всё измеряется полнотой кошелька. Вот я, талантливый парень, предки возлагали на мои плечи великие свершения. В своем мире я мог бы добиться уважения. А здесь я мальчик, живущий с девушкой в доме её родителей. Болтающийся без дела и путающийся под ногами. Я мог бы сделать много полезного, но все мои умения не нужны в мире больших городов. Я становлюсь никем. Ничтожеством. И, поднимаясь по ступеням в комнату к девушке с изумрудным взглядом, я в полной мере понимаю, что не достоин её. Я не заслуживаю её улыбки, её ласки. Я потерял свои корни и взамен не получил ничего!

— Макарий? — окликнул меня дивный голос Ангелины за спиной.

Остановившись на самом верху лестницы, я вцепился в перила и неотрывно смотрел вниз. Мои руки свело судорогой от перенапряжения. Взгляд потух. Отражение в зеркале пугает. С каждым днём я вижу, как радужка моих глаз темнеет. Я теряю себя. Я умираю.

— Макарий, — нежное прикосновение маленькой ладошки к предплечью заставляет оторвать взгляд от пола, — что-то случилось?

— Случилось, — безжизненно отвечаю.

— Я могу помочь? — прижимается к моему боку.

— Нет, — короткий ответ, и я уверенно следую вниз.

— Макарий? — зовёт она, но я не оглядываюсь, я бегу в привычный мир, в тайгу.

Силы оставили лишь в самой чаще, где лес становится почти не проходим, где обычный человек заблудится и никогда не выйдет на свет. Здесь даже солнце с трудом может пробраться сквозь густые заросли деревьев. Я упал на мягкий мох коленями и взвыл, подобно раненому зверю. У меня было всё: цель, семья. Меня уважали и ценили. За мной шли. Радовались успехам. А теперь я стал никем. Мальчишкой из леса, не приспособленным к миру, где оказался. Мои умения ничтожны в мире людей больших городов. Они бесполезны и я бесполезен.

— Духи леса, помогите! Направьте, дайте знак. Как быть дальше? — с отчаянием взывал я, но никто не слышал. Они оставили меня. И, чтобы вновь обрести их, я должен вернуться. Я должен заново научиться чувствовать и слышать.

Закрываю глаза и пускаю поток сознания сквозь раскрытые ладони. Я должен почувствовать хоть что-то. Но в ответ тишина. Я больше не чувствую лес, не слышу духов. Этот мир утерян.

В отчаянии погружаю пальцы в пушистый мох, наслаждаюсь его мягкостью и влагой. Сдерживая поток эмоций, я прощаюсь навсегда. Прощаюсь с семьёй, с друзьями и привычным укладом. Отныне я изгой в родном мире. И в эту секунду я чётко осознаю, что нет мне пути назад.

С тяжёлым сердцем я возвращаюсь в дом, что должен полюбить, в мир, что должен стать родным. Разбитый и потерявший часть души, я поднимаюсь наверх по ступеням, что ведут в комнату к девушке, из-за которой я потерял себя. И, как только её встревоженный взгляд находит меня, всё вокруг становится неважно. Она подлетает ко мне, обнимая и прижимаясь с такой любовью и заботой, что сердце оживает.

— Что случилось? — спрашивает она.

— Я пытался примириться с новым собой, — отвечаю, поглаживая пшеничные локоны.

— Получилось? — поднимает