The Mitford murders. Загадочные убийства - Джессика Феллоуз

Нэнси ужасно завидовала своей подруге Марджори Мюррей, поскольку та посещала школу Квинс-Гейт[15].

— Настоящую школу, Лу-Лу, можешь себе представить? Где их умы подпитываются массой полезных знаний.

— Я не стала бы утверждать этого, — со смехом заметила Марджори, когда они, склонившись, разглядывали чучело ленивца в стеклянной витрине. — Вся польза заключается в заучивании множества французских фразочек и инструкциях по правильному стилю вальсирования. А кроме того, все девочки без умолку трещат о том, какие мужчины наиболее приемлемы и за каких они предпочли бы выйти замуж. Я уж точно не назвала бы их «синими чулками».

— Ну и какой смысл во всех этих разговорах? — вздохнув, произнесла Нэнси. — Когда человеку до восемнадцати лет не разрешают свободно веселиться. Я доживу, наверное, до седых волос, прежде чем Пав позволит мне выйти в свет.

— Никакого, — согласилась Мюррей, — хотя в Лондоне устраивают разные мероприятия. Я вот лично собираюсь пойти на бал в грядущий четверг. Благотворительный бал, по-моему. Ну, знаете, под эгидой Красного Креста. Для сбора средств солдатам.

Розовое платье Марджори украшали крошечные пуговки по лифу и темно-красная окантовка. Хотя этот наряд вряд ли мог соперничать с новомодными платьями в стиле «чарльстон»[16], оно тем не менее имело некоторую свободу прилегания, что явно показывало отсутствие корсета. Мюррей, вероятно, еще тоже не исполнилось восемнадцати лет, но в белых чулках и туфлях на невысоких каблучках она смотрелась вполне изысканно. Луиза понимала, что никто не назвал бы изысканной простую желтую юбку Нэнси, хотя утром она радовалась живости ее оттенка.

— Что ж, могу лишь сказать, что твои родители более прогрессивны, — заметила Митфорд.

— Давайте поднимемся на второй этаж, посмотрим на раковины, — предложила Кэннон, тщетно стремясь отвлечь внимание своей подопечной от бальной темы.

— И любой может купить билет на этот бал? — спросила Нэнси, поднимаясь вслед за Луизой по широкой лестнице.

— Наверное, да, — ответила Марджори, — ввиду того, что эти деньги пойдут исключительно на благотворительность. Бал устраивает моя крестная. И только по этой причине, честно говоря, мне и разрешили пойти. Мой отец не отпустил бы меня ни в какое другое место.

Нэнси замедлила шаг, позволив Луизе уйти вперед, и прошептала подруге:

— А ты сможешь раздобыть мне два билета? Я дам тебе денег. Мне удалось накопить немного с последнего дня рождения.

— А как ты объяснишь родителям, куда пойдешь? — с сомнением в голосе спросила Мюррей.

— Об этом не беспокойся, я найду способ. Так ты сумеешь помочь мне? Сможешь купить мне два билета?

— Ладно, куплю. Только не говори никому, что это я их тебе купила. Иначе у меня будет куча неприятностей.

— Обещаю! — пылко ответила Нэнси. — Ах, Марджори! Подумать только… Это может изменить все наше будущее.

— Я не стала бы возлагать особые надежды на несколько танцев с окостеневшими ветеранами и увечными солдатами. На этот бал, знаешь ли, и пойти-то особо некому, — сообщила Мюррей подруге, но та в ответ лишь заразительно улыбнулась, и обе девушки поспешили вверх по ступеням, догоняя Луизу.

Утром, за пару дней до бала, Луиза проснулась, как обычно, рано, разбуженная хныканьем Дебо, хотя эту спокойную малышку легко утихомиривала бутылочка. До них доносился шум проезжающих мимо окон машин — новые, непривычные звуки просыпающейся городской жизни, — а солнечные лучи успели нагреть диванные подушки возле окна как раз к тому времени, когда детская овсянка остыла до приемлемой для поедания температуры. Декка, как обычно, всячески уклоняясь от щетки, с трудом способной расчесать ее запутанные белокурые кудри, втянула Юнити в резвую игру, и обе девочки в ночных рубашках прыгали по кроватям в детской. Хорошо еще, что Памела и Диана одевались вполне самостоятельно. Нэнси продолжала спать и, вероятно, проспала бы до полудня, если б Луиза не научилась будить ее.

Лорд Редесдейл ожидал, что его старшие дочери будут одеты и готовы к завтраку точно к четверти восьмого, когда сам он, сидя за столом, взирал на карманные часы, считая секунды до появления служанки с гренками. Короткая стрижка его темных с проседью волос и тщательно подрезанные усы даже в окружении детей поддерживали для него атмосферу воинской дисциплины. После завтрака — быстрой десятиминутной трапезы, если дети не вызывали вспышек отцовского раздражения, испачкав пальцы маслом или пролив молоко на скатерть, — глава семейства мирно удалялся в свой кабинет. Вчера Нэнси ворвалась туда и с восторгом обнаружила именно то, что ожидала: отец сидел в глубоком кресле, накрыв лицо газетой, которая мерно вздымалась в ритме его громкого храпа. С этого момента вход в кабинет без стука был строго запрещен.

Нынче утром, как и любым другим, хозяин дома мог выйти из кабинета около полудня, чтобы поехать в клуб, где после легкого ланча опять же, скорее всего, погрузится в тяжелую дремоту у камина. После этого он вернется домой к чаю и напоследок вздремнет перед переодеванием к ужину. Если город действовал на него усыпляюще, то зимой в своем загородном имении лорд Редесдейл часами выгуливал собак, а летом с удовольствием проводил целые дни, рыбача на реке Виндруш, протекавшей прямо по их саду.

Пару дней назад Нэнси поделилась с Луизой тем, что ее отец громогласно заметил во время чаепития, как его обеспокоили светские приемы Лондона, где оказалось полно распутных бездельников, с которыми, даже при желании, он совершенно не смог найти общего языка. Да, лорд Редесдейл не любил Лондон.

Не любила столицу и нянюшка Блор. Кэннон все больше привязывалась к этой плотного телосложения женщине, само присутствие которой внушало ей неведомые раньше спокойствие и уверенность. И пусть лоб нянюшки избороздили морщины, ее рыжая шевелюра еще горела огнем, и к детям она относилась с неизменным живым интересом. Она без конца чем-то занималась в детской, в равной мере наделяя подопечных поцелуями и строгими наставлениями. Луиза поняла со всей очевидностью, что дети любили Блор, вероятно, больше, чем родную мать, с которой они вели себя сдержанно и молчаливо. Нянюшка ворчала, что лондонский воздух загрязнен автомобильными выхлопами, а из-за обитания в арендованном доме она вечно беспокоилась, как бы дети не испачкали грязными пальцами хозяйскую мебель, и переживала, что прилегающий к дому сад слишком мал для необходимых ежедневных прогулок. Поэтому утром и днем детей обычно собирали и выводили для марш-броска в Кенсингтон-гарденз. Луиза подозревала, что Блор, при всем своем возмущении, втайне наслаждалась, везя малышку Дебо в огромной коляске фирмы «Силвер Кросс»[17], сознавая, что она ничуть не уступает снобистским столичным няням. Их униформа не выдерживала никакой критики по сравнению с ее статусом няни, опекающей потомство барона. Конечно, няня, сообщившая, что она тоже служит у графа или у герцога, могла вызвать у Блор громкое фырканье и проповедь по поводу того, как именно им надлежит заботиться о благородных отпрысках, не просиживая целыми днями в саду и не треща попусту языками.