У солдата есть невеста - Александр Зорич

– Работала… В командировки ездила.

– И что там? В командировках? – поинтересовалась Жизель, размешивая трубочкой бесплатный мартини. Она, конечно, имела в виду клубное движение, поскольку полагала клубы высшей формой организации человеческого социума.

– Да так как-то…

Зависать с Жизелью Ирише не хотелось и она отвечала той с притворной вялостью. Быстро заскучав с «бухгалтершей», Жизель упорхнула на танцпол, тем более, что на сцене объявили викторину с розыгрышем туалетной воды Alexander McQueen Kingdom.

Ириша заказала себе безалкогольного «Варштайнера» – с некоторых пор алкоголь стал ей противен.

– Ты что, на пиво перешла? – поинтересовалась Люся.

Люся говорила, смешно причмокивая в конце каждой фразы. Она заняла место Жизели, наглядно подтверждая тезис, известный каждому завсегдатаю питейных заведений: не обязательно к кому-либо подходить, достаточно сидеть на одном месте – и тусовка явится к тебе сама.

– Да чего-то захотелось…

– Поправиться не боишься?

– Не боюсь. У меня сейчас…

– …Много секса? – торопливо предположила Люся. После слова «секс» она причмокнула особенно сочно.

– Ну… вроде того.

– Завидую тебе. Честное слово! А то к кому ни подойду, эта про батарейки для фаллоимитатора, та лирикой увлеклась, стихами…

– А что плохого в стихах? – спросила Ириша.

Люся рассеянно пожала плечами. Несмотря на ранний час, Люся была пьяна в хлам.

– А у тебя как?

– Да вот… Сама видишь… – Люся приподняла конус бокала, наполненный малоаппетитной синей жидкостью, и продемонстрировала его Ирише.

– Тебе же, вроде, нельзя?

– Нельзя-нельзя, а можно… И вообще, чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган!

Когда-то, много лет назад, с пухленькой, напрочь лишенной острых углов Люсей у Ириши был короткий роман. Напились на дне рожденья у подруги и… в общем… Ириша почти ничего не помнила из той ночи, за исключением разве возбужденного рассказа пышечки-Люси о языковом вибраторе, рекламу которого она видела в западном журнале для дайкс. Мол, он с ремешками, ремешки крепятся на уши, язык вибрирует, кайф немеряный… На гэджетах у Люси была задвижка. Что, впрочем, неудивительно для менеджера в супермаркете электроники.

– О чем секретничаем, сестрички?

Приобняв обеих за плечи, за столик к Люсе и Ирише подсела Аделаида Генриховна, Адочка, самая авторитетная девушка тусовки. (Впрочем, девушке Аде было хорошо за сорок.)

Аделаида Генриховна, живая брюнетка с длинным, как у Лайзы Минелли носом и до блеска отполированной в клинике пластической хирургии кожей, вела передачу «Ее величество женщина» на местном телевидении и работала в университете. Занималась проблемами гендера. Она много раз пыталась объяснить Ирише, что такое этот «гендер» и как он связан с отношениями между женщинами, но Ириша так и не смогла войти в разумение. Впрочем, она не слишком комплексовала. Возьмись она втолковать Адочке, что такое безотзывный подтвержденный аккредитив или как считают леверидж, та тоже скорее всего не поняла бы.

Аделаида Генриховна была мамой и папой местного феминистского движения. Когда-то, на заре перестройки, она училась в аспирантуре МГУ, на философском факультете – жила весело, блудно и книжно. Вместе с первой трихомонадой она переняла от однокашника страсть к новомодным софистам Деррида и Лакану. И понеслось…

– У нас, кстати, будет на неделе интересный семинар! «Феминность в ситуации безальтернативности»! – громко произнесла Аделаида Генриховна, силясь перекричать музыку – диджей, единственный мужчина в этом царстве амазонок, зачем-то выкрутил звук на максимум. Впрочем, перекричать писклявых «Татушек» Адочке удалось без труда, благо глотка у нее была луженая – все же десятилетия доцентской работы. – Очень интересный докладчик приезжает! Бриджит Ли Вудс, из Университета Небраски в Линкольне! Будет интересно! Потом чаек, шампанское!

– Спасибо за приглашение! Если с работы вырвусь…

– Будем ждать, Иришенька! Может вы еще и статью нам напишете, что-нибудь вроде «Женщина и экономика глазами рядового бухгалтера»? Для нашего вестника? Нам умные девочки нужны! – и Адочка зазывно улыбнулась.

Ириша, рядовой бухгалтер с красным дипломом экономфака, уже бывала на этих гендерно-феминистских посиделках и увиденным была несколько обескуражена. Тамошняя атмосфера своею подчеркнутой предупредительностью и чрезмерной, экзальтированной доброжелательностью напоминала сектантскую. Что-то похожее, знала Ириша, культивируют на своих сборищах мормоны и дианетики. Участницы семинара называли друг друга «сестрами», общались без отчеств, без чинов и всё так скользко, приторно. «Настоящих» девушек среди феминисток, по-видимому, не было ни одной, только пугливые, злоязыкие лохушки, что было тем более обидно, ведь Ириша явилась туда с тайной надеждой внести струю учености и духовности в свою избыточно физиологичную личную жизнь (это было до Лили)… И ладно бы всё это! Какой-то смутный, но всё же различимый цээрушный душок исходил от сестриц из висконсинских колледжей и кураторов программ из дакотских университетов, деньги каких-то загадочных фондов падали на чьи-то счета – до натренированного слуха Ириши то и дело долетали шепотные обрывки чужих разговоров – какие-то проекты «замораживались», какие-то «недофинансировались», гранты туда, гранты сюда, знакомое коммерческое копошенье… Тьфу!

Адочка ушла. К Ирише наклонилась стеклянноглазая Люся, которая, пока Аделаида Генриховна рекламировала свои посиделки, умудрилась досуха вылизать свой вязкий синий напиток.

– Не знаю, что они в ней все находят… Я бы с ней ни в жисть не стала трахаться… – шепотом вдула она в ухо Ирише и как-то очень неприлично хохотнула.

Ириша закивала. Она бы тоже не стала. Наверное. Хотя Люся права, с Адой Генриховной была близка добрая половина Иришиных знакомых. Впрочем, в их тесном кругу, как и во всяком тесном кругу, обмен партнершами был неизбежен как близкородственные браки у племян новогвинейских нагорий… «Все лесбиянки спят под одним одеялом», – любил долдонить Гарик.

Тем временем динамики застонали Дианой Арбениной.

Певицу эту, как и «Ночных Снайперов», Ириша не слишком жаловала, хотя казалось бы. Не то чтобы ей претила сама музыка. Скорее ей претило всё очевидное. Ведь очевидные решения унижали ее развитое чувство уникального! Она презирала одиноких мужчин, водящих домой потаскушек, не потому, что была против разврата. Но потому, что такое поведение было очевидным и логичным, как похмелье после бутылки вина. И это бесило Иришу, как бесила Арбенина. «Если лесбиянка – значит любит „Ночных снайперов“ и Земфиру, это же понятно!»

Чтобы не слушать очевидное, она отправилась в туалет.

Перед тем как выскользнуть в холл, она окинула взглядом их шумный, плавающий в клочковатом сигаретном дыму девичник. Кто-то, пошатываясь, танцевал медленный танец, кто-то радостно визжал, кто-то распускал нюни у барной стойки, размазывая по напудренным щекам тушь. И, кстати, если бы некий хронист взял на себя труд облечь в слова тот сгусток полуощущений и полунаитий, что плавал, вертясь наподобие какашки, на поверхности Иришиной души, получилось бы нечто весьма неуникальное, нечто очевидное, вроде «Как мы дошли до жизни такой?»