Лизаветина загадка (сборник) - Сергей и Дина Волсини

– Поехали лучше во Фьезоле.

– Куда-куда?

– Во Фьезоле.

– Это отель? Поехали.

Она расхохоталась, первый раз за этот вечер. А на следующий день прикатила на свидание на скутере, надела на изумленного Гришу шлем, посадила себе за спину и повезла куда-то в сторону окраин. Гриша понятия не имел, куда они направлялись, да и какая разница? Главное, Марианна была с ним, а неизвестность только будоражила. Что она задумала? Что за приключение их ждет? Он снова не знал, куда девать руки – не хвататься же ему, в самом деле, за Марианну – и попытался пристроить их где-нибудь около себя, но на скутере не было ни поручня, ни какого-нибудь крючка, за который можно было бы зацепиться, хоть в карманы их прячь, честное слово, но тут она сама взяла его ладони и положила себе на талию. Он прижался к ней – по-другому вдвоем было не усесться – ее платье разлеталось от ветра и открывало ноги, крепко сжимавшие сиденье, загорелые коленки смотрели в разные стороны, а Гриша смотрел на них.

Интересно, знает она, что он чувствует, сидя у нее за спиной? Держа руками ее мягкую курточку? Обнимая джинсами ее полуголые бедра?

Миниатюрный городок на вершине холма. Круглая площадь, церковь размером с дворец. В барах импозантные старички за чашечкой кофе. За главной улицей сады и опрятные аллеи, которые так любят итальянцы, с ровными шариками подстриженной листвы и тонкими свечками кипарисов. Живописные ограды, белокаменные лестницы, кадки с цветами, сувенирные лавки и фигурка смеющегося человечка у стены – все попадало под влюбленный взгляд Гриши, с восторгом прижимавшего к себе Марианну. Ресторан, где они сели перекусить, стоял прямо посреди парка, и в перерыве между едой они выбегали наружу, любовались пейзажами, открывавшимися внизу, прятались между деревьями, дурачились и целовались. Марианна пожелала, чтобы он научил ее боксу, и он стал показывать ей, как двигаться, как дышать и как держать руки. Она повторяла за ним, с упоением ударяя маленькими кулачками по его твердым ладоням, а потом попросила показать кое-что из его упражнений, и тут уж смеху было на весь парк. Он ходил гуськом, вращал корпусом, выбрасывал перед собой кулаки, а она, не в силах повторять из-за распиравшего ее смеха, хохотала так, что одна седовласая синьора, с улыбкой наблюдавшая за ними со скамейки, спросила, откуда они. Ах вот оно что, русские!

– Форте! Форте! – сказала она, сгибая локоть и показывая на бицепс, мол, русские все очень сильные.

Гриша мечтал об одном: чтобы случилось чудо, и они с Марианной остались здесь ночевать. Вот зануда – расхохоталась она, когда он предложил снять номер в отеле, а домой уехать на следующее утро. Отель он уже приметил. И паспорт был при нем. – Там не будет свободных номеров, сейчас ведь самый сезон…

Ну уж это-то он решит! Пусть только согласится, остальное он берет на себя. Но Марианна все еще сомневалась. Они сидели на скамейке, ее голые лодыжки лежали у него на джинсах и снова ставили в тупик – куда ему девать руки? Можно ли положить их на ее коленки? А если она обидится? Он смотрел на ее лодыжки, на маленькие пальчики с накрашенными ноготками, на край ее юбки и решительно думал: ну все, или он сейчас же ведет ее в отель, или… Никакого «или» у него не было.

Ему повезло. Начался дождь, а ехать под дождем Марианне не хотелось. В отеле тем временем нашелся номер. Стоил он столько, что Гриша мог бы полмесяца жить на эти деньги, но он не жалел. Он был на седьмом небе от счастья. Теперь его заботило только одно, как все организовать. Нужно ли шампанское? Заказать его из номера или купить в магазине? Где взять клубнику? Дать денег в отеле, пусть сбегают? Но там стоял один портье, и по его виду не скажешь, что он побежит за клубникой. Гриша трясся от волнения. Пока он оформлял номер, Марианна ждала его в холле, и он чувствовал, как горят у него уши – казалось, все вокруг понимают, для чего ему понадобился отель. И догадываются, что у него это будет в гостинице в первый раз. Откуда ему знать, как себя вести? С чего начать? Он видел в кино, что мужчина обычно лежит на кровати, а девушка выходит к нему из ванной, в умопомрачительных чулках и с распущенными волосами. Допустим, чулок на Марианне не будет, откуда им взяться. Вот и слава богу, сказал себе Гриша, он и без всяких там чулок взвинчен до предела. Что же ему делать, прийти, залезть под одеяло и ждать, пока она сходит в ванную? А если она не пойдет? Если она ждет от него чего-то другого? Может, в душ надо пойти как раз ему? А как это будет выглядеть? Они придут в номер, и он тут же оставит ее одну и побежит в душ со словами «посиди здесь, я скоро»? Нет, что-то он не припомнит, чтобы герои в фильмах говорили такое. Вернее, говорили, но только когда шли на спецзадание, а не в ванную. Нет, уж лучше вообще без душа. А то как девчонка какая-то. Так и не решив, как себя вести, он подвел Марианну к номеру, нервными руками приложил карточку к замку и открыл перед ней дверь. Только он вошел следом и стал оглядываться в полумраке, ища включатель, как Марианна прильнула к нему, не дав зажечь свет, провела пальцами по его взбудораженной спине, по напрягшимся бицепсам; он замер – похоже, у нее был свой план. Но какой? Делает она это просто, чтобы создать настроение, или уже можно переходить к главному? Лучше бы второе, а то он и так сдерживается из последних сил. Тем временем курточка у Марианны соскользнула на пол, платье упало с плеч. Ого, если так пойдет, он за себя не ручается! Вдруг он увидел, как ноги Марианны разъединились и поднялись наверх, обхватив его бедра. Ее пальцы уже расстегивали ему джинсы. Тут до него дошло, что можно не ломать больше голову, все уже началось, все уже происходит прямо сейчас. От радости он в два счета выпрыгнул из джинсов, скинул с себя все, что мешало, подхватил ее обеими руками, прижал к креслу или к чему-то там, что стояло у стены, и, хотя помнил, что собирался показать класс и делать все медленно, больше не смог удерживать себя ни минуты.

Когда все-таки включили свет, увидели, что кресло было не кресло, а полка стеллажа, которая теперь сломалась. Марианна задумчиво разглядывала надломившуюся доску, а Гриша, как обычно, смотрел на нее, и она казалась ему еще прекрасней, чем была. Нежно-золотистые волосы, рассыпавшиеся по загорелой спине, расстегнутое, но так и не снятое платье, голые ступни на бледно-бежевом ковре – вот какой надо рисовать ее, подумал он и, схватив с прикроватной тумбочки карандаш и блокнот, в каком-то внезапном порыве стал стремительно штриховать бумагу. Она повернулась к нему – что это он там делает? Он остановил ее – стой-стой, не шевелись! – на что она почему-то разразилась звонкими колокольчиками. Она смеялась и смеялась, а он быстрыми движениями рисовал ее, хохочущую, откинувшую назад голову, с копной волос, ниспадавших до самого пола, в мягких складках открывшегося нараспашку платья. Наконец он понял, что она смеется над ним. Встал с кровати, посмотрел в зеркало. Кажется, все худшее, чего он опасался, случилось с ним сейчас, в эти первые минуты после любви: он стоял перед ней огромный как Давид, совершенно голый, в одних носках, сбившихся вокруг ног унылыми гармошками, с нелепым блокнотиком в руке, напротив двумя огрызками торчала поломанная полка, ясно указывая на то, что он, русский медведь, разнес шкаф в дорогущем отеле, не успев толком заселиться, рядом, сгибаясь пополам, хохотала над ним Марианна. К счастью, Марианне было весело. И к счастью, впереди у них была целая ночь.