Жаклин Кеннеди. Жизнь, рассказанная ею самой - Жаклин Кеннеди

– Разве я когда-нибудь устраивала тебе скандалы?

– Джеки, скоро выборы…

Это единственное, что его интересует больше женщин – политика, вернее, возможность задержаться в Белом доме еще на один срок.

– Да, думаю, ты только поэтому делал вид, что готов быть верным мужем. Я не намерена еще один срок под прицелом камер и тысяч глаз делать вид, что не замечаю твоих измен. Я всегда помогала тебе, чего бы это мне ни стоило, столько лет терпела твое предательство, шла навстречу, была мудрой супругой, вовремя отворачивалась, чтобы у твоих любовниц была возможность исчезнуть вслед за тобой с какого-нибудь приема, вовремя уезжала, позволяя замять очередной скандал с очередным секс-символом, не замечала намеков и откровенных насмешек, делала вид, что просто выше всего этого. Но, Джек, мне тридцать пятый год, мы десять лет женаты, и мне кажется, я достаточно натерпелась, пора подумать и о себе. Ты не будешь президентом еще один срок, передай эстафету Бобби, у него лучше получается совмещать политику и семью.

Джек готов был взорваться, но он политик до мозга костей и прекрасно понимал, что наш развод положит конец надеждам на второе президентство.

– Сейчас ты возбуждена и обижена, давай поговорим позже. И о приглашении Онассиса тоже.

– Это не обсуждается.

– Но Аристотель Онассис не тот человек, с которым стоило бы проводить время!

– Я буду не одна, там Ли и Стас, кроме того, я приглашу княгиню Ирен Голицыну. И я знаю немало женщин, с которыми президенту не стоило бы проводить время.

– Ты меня шантажируешь?

– Нет, и не намерена делать это никогда. Я просто защищаю свою жизнь и наших детей.

Конечно, я не помню разговор дословно, конечно, сейчас что-то упускаю, а что-то излишне выпячиваю, но суть осталась верной: в нашей жизни произошли изменения, но вовсе не потому, что изменился Джек, Кеннеди не меняются, изменилось мое отношение к происходящему. Я не лгала, когда говорила Джеку, что люблю его и буду любить всю жизнь – его или свою, как получится, но я знала, что больше не могу ему верить. Те слезы очищения были таковыми только для меня, для Джека это оказалась лишь минута слабости.

Минута слабости прошла, и господин президент вернулся в свое привычное состояние, а потому меня снова и снова ждали его измены с любой, кто имел красивую грудь, подходящую фигуру и белокурые волосы. Я этому идеалу не соответствовала никогда и никогда уже не буду соответствовать.

Я хорошо отдохнула на яхте Онассиса «Кристина». Ли со Стасом, Ирен Голицына с мужем, Трумэны-младшие по просьбе самого Джека (для приличия)…

Аристотель предложил отдать яхту в наше полное распоряжение, а самому остаться на берегу, но я посчитала, что это неприлично. Онассис был с нами. Между ним и Ли, конечно, что-то было, поговаривали, что Ари даже задумал жениться на Ли после ее второго развода. Стас не протестовал, их с моей сестрой брак уже давно дал трещину.

Никакого романа с Онассисом тогда у меня не было, но симпатия осталась.

Джек страшно переживал, видно, понимая, что наш брак тоже может развалиться.

Он написал:

Да, я помнила про лекарства, но остальные Кеннеди ничего подобного не применяли, а верными мужьями никогда не были. Возможно, над этим стоило задуматься раньше, и сама виновата, что оказалась в нелепой ситуации.

Джек просил:

Я никогда не умела этого делать – не умела говорить. Понимала, что, наверное, это нужно в общении с любимым мужчиной, но переступить какую-то невидимую черту и начать произносить слова, которые можно произнести лишь мысленно…

И тогда я просто взялась за ручку и написала…

Все, что было тяжело, невозможно сказать вслух, довольно легко легло на бумагу. Я легко объяснилась в любви в письмах. Написала о том, что чувствую, что не могу без него, это были настоящие любовные письма.

Я не понимала только одного: неужели всего этого не видно в каждом моем взгляде, в долготерпении, в стремлении прийти на помощь, сделать все и даже больше, чем ему нужно? Неужели он не видел, как это больно – его измены? Неужели, находясь рядом со мной десять лет, он так и не увидел меня саму? Не увидел, не заметил? Но если Джек не заметил моей любви к нему, значит, она была не нужна…

Сам того не ведая, муж признал главное – он меня не любит и никогда не любил. Наш брак был браком по расчету не с моей, а с его стороны. Подходящая супруга, умеющая держать удар…

Обычно я держала удар, но на сей раз произошло что-то другое. Я десять лет боролась, отступала, пыталась завоевать мужа, приняла помощь Джо Кеннеди, потом помощь Ли, я пыталась завоевать, утвердить, присвоить то, чего у меня никогда не было – любовь Джека. А оказалось, нужно всего-навсего признать, что ее нет. Он не мог быть верным той, которую не любил. Джек уважал меня, как мать наших детей, как первую леди, как икону стиля, гордился мной, когда толпы восхищенно рукоплескали, когда вокруг слышались комплименты, когда мое имя, мои фотографии ежедневно появлялись на страницах газет и журналов, когда меня любила Америка. Но Америка, а не ее президент.

Вернее, президент Америки Джон Фицджеральд Кеннеди любил свою первую леди и мать своих детей Жаклин Кеннеди, потому что это полагалось, но мужчина Джек не любил свою жену Джеки. И я ничего не могла с этим поделать десять лет.

А стоило ли пытаться? Наверное, стоило, хотя бы для того, чтобы через десять лет признать собственное поражение.

Удивительно, но, признав, я успокоилась. Нет, не разлюбила, даже не изменила отношение к Джеку, он был по-прежнему дорог и как отец Каролины и Джона, и как мужчина тоже, но теперь я знала, что больше ревновать, добиваться его внимания и любви не буду.

Позже выяснилось, что бабник Джек таким и остался, его не смогли «сломить» никакие жизненные перипетии. С одной из своих любовниц, роман с которой продолжался полтора года, он виделся за несколько дней до своей гибели. Так не поступают раскаявшиеся и любящие люди.

Почему я все это терпела, почему столько лет закрывала глаза на любовниц, лгала о его здоровье, улыбалась, даже смеялась, когда хотелось кричать от ужаса или плакать от жалости?

Почему столько лет играла роль счастливой жены сенатора, президента?

Знаю, что многие считают меня меркантильной, хотя не стать таковой, живя в современной нам Америке, просто невозможно. Знаю, что ходили и ходят слухи, что свекор «купил» меня за миллион и обещание сделать первой леди, когда я едва не подала на развод.

Это правда, но не вся, это только часть правды, видимая ее часть, нечто вроде верхушки айсберга, основная масса которого скрыта под водой. И не уверена, что, знай американцы всю правду, они отвернулись бы от президента или не выбрали его на второй срок.