По Рождестве Христовом - Василис Алексакис

Я натянул на голову пакет. Он был такой пахучий, что казалось, будто я попал в кондитерскую. Я побежал к площади Аристотеля, которая всего в двух кварталах от гостиницы. Бег доставил мне особую радость, словно я сомневался, что еще способен на это. Но, добежав до берега моря, вконец запыхался. Я решил, что это из-за мешка, который постоянно сползал мне на нос. В общем, морскую границу Фессалоник я увидел из горловины мешка. Берег тянулся до самого горизонта, слегка загибаясь вправо. Белая башня, которая находится на набережной и похожа на шахматную ладью, — последнее свидетельство бурного прошлого. Я повернул налево. Площадь окружена прекрасными аркадами, которые опираются на толстые гладкие колонны с капителями в византийском стиле. Я сел возле большого окна в первом же попавшемся кафе.

У меня возникло ощущение, будто я нахожусь на самом краю реальности, будто городу вокруг меня не хватает одного измерения. Хотя ему не хватало просто жизни. Кафе было совершенно пустым. Снаружи — тоже никого. Навесы над столиками террасы казались какими-то линялыми. «Поблекли, как краски в памяти Навсикаи». Я позвонил ей на мобильный. София еще не вернулась из Араховы.

— Вы выпили ваш апельсиновый сок?

— Сейчас выпью.

На что похожа темнота, которую видит Навсикая? На черную ночь? Или она еще чернее — как та, что царит в морских глубинах?

— Мне приснился сон. Я пыталась что-то осознать, и что-то мне мешало. Я пыталась примирить какие-то две вещи, которые, вероятно, не были созданы для того, чтобы соединиться. Мне снился сон о невозможном… Где вы сейчас?

— На площади Аристотеля.

— Философ ведь родился в этих краях?

— Да, в Стагире, на Халкидике, но жил, в основном, в Афинах. Он был учеником Платона.

— И наставником Александра Великого.

Официантка принесла мне кофе.

— Он вам еще нужен? — спросила она, показав глазами на мой пластиковый мешок.

Я знаком дал понять, что хотел бы его оставить.

— Не люблю думать о том, чего я не сделала — о городах, в которых не побывала, о книгах, которые не прочитала, — продолжила Навсикая. — Я прожила жизнь, ограничивая себя, сама не понимаю, зачем. Возможно, я была глуповата. Так что не тратьте ваше время попусту. Это все, что у вас есть, причем не так уж много.

Она отключилась, не дав мне времени ответить. Хотя что я мог сказать ей? Снова зазвонили колокола всех восьмидесяти городских церквей. Полдень. Площадь не замедлила оживиться. Пространство под аркадами заполнили семьи, пожилые люди, ватаги подростков. К своему удивлению, я узнал среди прогуливавшихся давешнего монаха с его юным спутником. Они тащили за собой два больших черных чемодана на колесиках. Молодой человек тоже был одет в черное — в черные брюки и черный пиджак. Я предположил, что они направляются в церковь святого Димитрия, чтобы поставить свечку. Второй телефонный звонок заметно улучшил мое настроение. Я позвонил Копидакису, но наткнулся на его мать. Сына не было дома, но он наверняка говорил ей обо мне.

— Почему бы вам не зайти пообедать с нами? Познакомитесь с моим мужем, он многое может рассказать об Афоне.

Вроде бы я говорил Минасу только о своей курсовой. Но я охотно принял приглашение. У меня оставалось еще два свободных часа. Я решил больше не убивать время в кафе, а сходить в Археологический музей. Дождь немного поутих, но я все-таки снова напялил на голову свой пакет, прежде чем выйти наружу. Какой-то элегантный мужчина в зеленом плаще держал в руке крест из молодых пальмовых листьев. Я и забыл, что на Вербное воскресенье в церквах во время службы раздают такие кресты.

В музее я обнаружил олимпийских богов — Зевса, Деметру, Афину, Аполлона, Гермеса, а также Асклепия, сына Аполлона, но все они, к несчастью, были безголовые. Вид этих статуй огорчил меня так же, как вид статуи эфеба из департамента подводной археологии. Кто привел их в такое состояние? Может, апостол Павел, посетивший Фессалоники в 49 году по Рождестве Христовом? Правда, большая часть из них относилась к более позднему времени. Тем не менее я был уверен, что порча статуи Афродиты, созданной во II веке по Рождестве Христовом, была делом рук какого-то новообращенного христианина. Нежное тело богини — грудь, ягодицы и особенно пах — сохранило следы многочисленных ударов, нанесенных железным орудием. Отметины были достаточно глубокие и бросались в глаза издалека. Я опять вспомнил о нападении монаха на статую в министерстве культуры.

Когда появились первые отшельники? В Античности их точно не было. Древние греки не удалялись ни в горы, ни в пустыни. Тишина природы в их время не была ничьим голосом.

Половые органы не внушали им никакого отвращения. Наоборот, у них была склонность выставлять их напоказ; например, у бюстов Гермеса, украшавших улицы и площади, на пьедестале имелся выступающий фаллос. Обе представленные в музее гермы были, разумеется, его лишены. Я вспомнил, что Франсис Базиль Прео в своей статье, которую я прочел в библиотеке Геннадиоса, сообщает о пропавшей с горы Афон герме. Имелось тут и вотивное ухо, но оно, в отличие от виденного Харисом Катранисом в Великой Лавре, было посвящено не Артемиде. Автор этого посвящения, обосновавшийся в Фессалониках римский купец, предпочел обратиться к Изиде. Так что это ухо Изиды.

Я также полюбовался головкой ребенка. Полное печали личико вызывало такое чувство, будто малыш сознает, какому ущербу подвергся. У него почти не осталось волос, а нос был сломан. Меня не удивило, что это оказался погребальный портрет. Я присел напротив, на деревянную скамью. Мой взгляд остановился на пластиковом пакете, который я все еще держал в руке.

— Вот было бы здорово, если бы ты мог поехать со мной на Афон, — сказал я Герасимосу.

— Пожалуй, — сразу согласился он, хотя раньше почти никогда мне не отвечал.

В древности Македония располагала значительными золотоносными месторождениями. Этим и объясняется исключительное богатство местных захоронений, изобилующих предметами из золота — венцами, диадемами, браслетами, ожерельями, серьгами. У македонян не было принято обкрадывать своих мертвецов: их хоронили с украшениями. Обол, который клали в рот усопшим в качестве входного билета в царство теней, был золотой монетой. Все это я узнал на втором этаже музея, полностью посвященном македонскому золоту. В частности, приметил там миртовый венок из бесчисленных золотых листочков, расположенных вокруг обруча так беспорядочно, как может сотворить одна лишь природа. Мастер вырезал их из тончайшего золота и позаботился на каждом выбить прожилки. Это легкое творение не было датировано. Но мне хотелось думать, что его создали ранней весной. В музейной коллекции были также позолоченные предметы из железа, из обожженной глины, из слоновой кости, но ни одного из дерева. Знают ли иконописцы, что дерево, на котором они работают, со временем сгниет и что их искусство в некотором смысле обречено?

Семья Копидакис живет на проспекте Аристотеля, продолжающем площадь с тем же названием. Дождь перестал. Я выбросил пластиковый мешок, но его запах продолжал меня преследовать, потому что через каждые пятьдесят метров мне попадались кондитерские с распахнутыми во всю ширь дверями. Я купил шоколадных конфет.