Судьба Шута - Робин Хобб

– Олух, пришел Том Баджерлок. Теперь с тобой все будет в порядке, не так ли?

Сивил коротко мне кивнул – аристократ и стражник. Как и всякий раз, когда мы встречались, он испытующе посмотрел на меня. Сивил понимал, что я не тот, за кого себя выдаю. Однажды я спас ему жизнь, когда его чуть не прикончили Полукровки в городе Баккипе. Естественно, он не раз спрашивал себя, как так получилось, что я появился очень вовремя и пришел к нему на помощь. Меня же, в свою очередь, мучил вопрос, что успел рассказать ему Лодвайн про меня и лорда Голдена. Мы никогда об этом не говорили, и я не собирался ничего менять. Напустив на себя равнодушное выражение, я поклонился.

– Я выполняю приказ, господин, – старательно изображая уважение, проговорил я.

– Я рад тебя видеть. Ну, до свидания, Олух. Ты в хороших руках. А я возвращаюсь в свою каюту. Уверен, что скоро тебе будет лучше.

– Я умру, – с отчаянием в голосе ответил Олух. – Я вытошню все свои внутренности и умру.

Сивил с сочувствием посмотрел на меня, но я сделал вид, что ничего не заметил, и встал рядом с Олухом. Он снова свесился за борт и начал издавать душераздирающие звуки. Я крепко вцепился в его куртку. Н-да, вот вам и приключение на море.

… другие виды всеми презираемой звериной магии. Невежественные считают, что Уит дает людям возможность разговаривать с животными (так, что другие их не слышат), а также изменять свой облик с дурными намерениями. Ганроди Лиан, последний из людей, открыто признававший при дворе Баккипа, что он имел… (большой кусок пергамента обгорел) для исцеления рассудка. Он утверждал, что от животных они могут получать инстинктивное знание лечебных трав, а также осторожность… (эта часть здесь заканчивается, и начинается фрагмент из другого пергамента)… положил руки ей на голову, держал ее и смотрел в глаза. Так он стоял над ней, пока свершалась страшная операция, и она ни разу не отвела глаз и не вскрикнула от боли. Я видел это сам, но… (снова обгоревший край. Последние три слова могут быть следующими: «… но не осмелился рассказать».)

Отрывки из посвященного Уиту манускрипта мастера Скилла Лефтвелла, которые Чейду Фаллстару удалось восстановить по обгоревшим фрагментам, найденным в стене замка Баккип.

Мне удалось дотянуть до следующего утра, прежде чем и меня вытошнило. Я сбился со счета, сколько раз я цеплялся за куртку Олуха, который то и дело свешивался за борт, отдавая морю содержимое своего желудка. Насмешки матросов не облегчали моего положения, и, если бы я мог отойти от Олуха, я бы поквитался с парочкой зубоскалов.

Их издевки были не такими добродушными, как моих товарищей, которые сами чувствовали себя на море не лучшим образом. Матросы напоминали мне ворон, слетевшихся поизмываться над одиноким орлом. Олух у них не считался за человека – какой-то гнусный безмозглый растяпа, и они страшно радовались его мучениям как лишнему доказательству того, что он по сравнению с ними существо низшее. Даже когда к нам присоединилось еще несколько страдальцев, больше всего доставалось дурачку.

Матросы слегка притихли, когда принц и Чейд вышли вечером прогуляться по палубе. Морской воздух и возможность покинуть стены Баккипа пошли принцу на пользу, он казался оживленным и полным сил. Когда он остановился, чтобы о чем-то тихо поговорить с Олухом, Чейд встал рядом со мной и незаметно положил свою руку так, что она касалась моей. Он повернулся ко мне спиной и сделал вид, что прислушивается к разговору принца с Олухом.

Как он?

Чувствует себя отвратительно и ужасно страдает. Чейд, насмешки матросов только усугубляют положение.

Я этого боялся. Но если принц сделает им выговор, капитан не оставит его без внимания. Ты же знаешь, что последует.

Да. Они сумеют отыскать тысячу возможностей сделать жизнь Олуха невыносимой.

Именно. Так что постарайтесь не обращать на них внимания. Думаю, скоро им надоест. Тебе что-нибудь нужно?

Пара одеял. И ведро свежей воды, чтобы он мог полоскать рот.

Я оставался рядом с Олухом всю ночь, показавшуюся мне бесконечной, чтобы не дать ему ненароком свалиться за борт и защитить от нападок матросни, которая вполне могла перейти от слов к делу. Дважды я пытался уговорить его пойти в каюту. Но мы успевали сделать несколько шагов, и его снова начинало тошнить. Даже когда в желудке у него ничего не осталось, он категорически отказывался покинуть палубу. Глубокой ночью на море поднялось волнение, и к утру ветер принес дождь. Олух промок и замерз, но не желал расставаться с перилами.

– Ты можешь блевать в ведро, – сказал я ему. – Внутри тепло.

– Нет, мне плохо, я даже шевелиться не могу, – простонал он.

Олух сосредоточился на своем состоянии и твердо решил быть несчастным. Я ничего не мог с этим поделать. Оставалось лишь надеяться, что со временем, когда он уже не сможет больше переносить свои страдания, он согласится пойти в каюту.

На рассвете Риддл принес мне завтрак. Я начал подозревать, что этот наивный и добродушный паренек на самом деле состоит на службе у Чейда, который приставил его ко мне. Жаль, конечно, но все равно я был ему благодарен за миску теплой каши. Несмотря на морскую болезнь, Олух проголодался, и мы поделили завтрак. Этого делать не следовало, потому что вид каши, покидающей желудок Олуха, заставил и меня расстаться со своей порцией.

У меня сложилось впечатление, что это стало единственной радостью Олуха за все утро.

– Видишь, у всех морская болезнь. Мы должны вернуться в Баккип.

– Мы не можем, малыш. Мы должны плыть дальше, к Внешним островам, чтобы принц убил дракона и получил руку нарчески.

Олух тяжело вздохнул. Его начало трясти от холода, несмотря на то что он был закутан в несколько одеял.

– Мне она не нравится. И принцу тоже. Может оставить свою руку себе. Давай вернемся домой.

Я был с ним полностью согласен, однако вслух ничего не сказал.

– Я ненавижу корабль, – продолжал он. – Зачем я согласился на нем плыть?

Странно, порой человек привыкает к каким-то вещам настолько, что перестает обращать на них внимание. Только когда Олух произнес эти слова вслух, я понял, насколько глубоко они соответствуют его дикой песне Скилла, которая всю ночь билась в мои защитные стены и состояла из мелодии хлопающих на ветру парусов, скрипа снастей и обшивки, плеска волн, ударяющих в корабль. Олух превратил эти звуки в песнь отвращения и страха, страдания, холода и скуки. Он вытащил на свет все худшее, что может человек почувствовать к кораблю, и создал гневный гимн.

Не все люди ощущают присутствие Скилла, но те, что чувствуют его, обязательно испытают беспокойство. А на близком расстоянии она непременно окажет отрицательное воздействие и на их товарищей.

Я несколько минут наблюдал за командой. Они работали эффективно, но с сердитыми лицами. Их действия были окрашены злобой, и старшина, дававший им задания, внимательно следил за малейшим проявлением рассеянности или лени. Слаженность их действий, которую я заметил, когда они снаряжали корабль, исчезла, и я почувствовал, что они начинают двигаться вразнобой.