Смертельная скачка - Дик Фрэнсис

Мы проводили взглядом его быстро исчезнувшую спину.

— Он всегда был такой? — спросил я.

— С тех пор как я его знаю. Хотя с годами, видимо, стало хуже. Раньше он не боялся подслушивающей аппаратуры.

— Наверно, не знал ее существовании.

— А-а, правда.

— С чего это началось? Его мания преследования.

— Ох... с войны. Так я думаю. С детства. Меня еще не было на свете, но Арне в войну был ребенком. Его дедушку расстреляли как заложника, а отец участвовал в Сопротивлении. Арне вспоминает, что ребенком он жил в постоянном страхе, даже не понимая, чего боится. Иногда отец посылал его с сообщениями как курьера и велел проверять, не следят ли за ним. Арне рассказывает, что с тех пор его не оставляет ужас, вдруг он обернется, а сзади огромный мужчина преследует его.

— Бедный Арне, — вздохнул я.

— Он лечится у психиатра, — продолжала Кари. — Потому что знает... о своей мании, но пока ничего не помогает. — Она задумчиво смотрела на пары, медленно кружившиеся на полированном паркете. — Арне не выносит танцев.

Несколько секунд спустя я спросил:

— Не хотели бы вы потанцевать?

— Наверно, Арне не будет возражать.

Она танцевала с природным чувством ритма. И, конечно, Кари понимала, что мне приятно прижимать ее к себе, я это видел по глазам. Тут мне пришла мысль: интересно, изменяет ли она Арне и хочет ли изменить? Все-таки разница в возрасте. Здесь уж ничего не поделать.

Кари улыбалась и, танцуя, все теснее прижималась ко мне. И с этого момента танец превратился в сексуальный акт: мы были одеты, выполняли в такт музыке нужные па, кругом танцевали другие пары, и все же, несомненно, это был сексуальный акт. Теоретически я знал, что женщина может достигнуть сексуальной кульминации без прямого соития, фактически это может случиться, даже когда она мысленно представляет эротические сцены. Но мне прежде никогда не доводилось быть свидетелем такой кульминации.

Теперь это случилось с Кари, потому что она так хотела Потому что она прижималась и терлась об меня при каждом движении танца. Потому что я не ожидал этого. Потому что я не отталкивал ее.

Дыхание у нее становилось медленнее и глубже, глаза затянула пелена, рот открылся в полуулыбке, голова чуть откинулась назад. Чем сильнее ее охватывала страсть, тем более отчужденной и далекой она казалась. Затем совершенно неожиданно горячая волна пробежала по ее телу, глаза еще больше помутнели, и почти двадцать секунд я с тревогой чувствовал, как ее сотрясает идущая из самого нутра дрожь.

Потом она несколько раз глубоко вздохнула, будто легкие у нее съежились, рот открылся, улыбка стала шире, и Кари отклеилась от меня. Теперь глаза у нее сверкали, как звезды, она ласково глядела на меня и смеялась.

— Спасибо, Дэйвид.

Ей больше не хотелось танцевать, она высвободилась из моих рук и со светским видом направилась к столу, будто ничего не случилось. О, благодарю, подумал я, а в каком состоянии ты бросила меня? С неудовлетворенным желанием и даже без возможности получить то, что получила она, потому что меня никогда не привлекало такое сомнительное удовольствие.

— Еще кофе? — спросил я, потому что надо же что-то говорить в таких обстоятельствах, не мог же я сказать ей: «Будь ты проклята, маленькая эгоистичная свинья».

— Спасибо, — согласилась она.

Официант принес кофе. Сегодня побеждала цивилизация.

Вернулся Арне с разрумянившимся от ветра лицом и более счастливым видом. Кари ласково положила свою руку на его, словно показывая, что она понимает и прощает маленькие слабости мужа. Мысленно я иронически усмехнулся, вспомнив, как гадал, не изменяет ли она мужу? Изменяет и не изменяет — изощренный рецепт, как изменять и оставаться верной.

Вскоре они ушли, уговорив меня до отъезда провести вечер с ними.

— Увижу вас в воскресенье на скачках, — сказал Арне. — Если не раньше.

Проводив их, я забрал у портье в холле свой чемодан и пошел в регистратуру. У них было пять пустых номеров, я выбрал наугад ключ и оказался в двух просторных комнатах с балконом, выходившим к зданию парламента. Распахнув двойные, плотно закрытые двери, я впустил к комнату арктический ветер, который ненадолго одолел жар центрального отопления. Потом закрыл балкон и лег в холодную постель. Я долго лежал без сна, размышляя о многом, но ни разу не вспомнив Кари.

На следующее утро к завтраку пришел Эрик. Насмешливо улыбаясь, он набрал в буфете с полтонны разной маринованной рыбы и смел ее так, будто завтра начинался голод.

— Куда? — спросил он, добавив к рыбе две булки, четыре куска сыра и несколько чашек кофе.

— На ипподром.

— Но сегодня нет скачек.

— Знаю.

— Хорошо. Если хотите, поедем.

Один в хорошем настроении расположился посередине, упираясь спиной в заднее сиденье, а лапы и огромную голову опустив на ручной тормоз. Когда Эрик чуть толкнул дога локтем, тот приподнял подбородок и позволил хозяину передвинуть ручку тормоза. Вот образец взаимопонимания, мысленно усмехнулся я.

Путешествие походило на игру в прятки со смертью, однако мы благополучно прибыли на ипподром. Главные ворота оказались открытыми, на площадке стояли большие грузовики с кузовами, затянутыми брезентом, так что мы свободно проехали и остановились возле весовой. Эрик и Один вышли размять ноги, а я направился выполнять свою короткую и наверняка неудачную миссию.

В здании весовой мужчина и две женщины делали уборку, и никто из них не говорил по-английски. Я вышел и нашел Эрика — самый легкий способ поговорить с уборщиками.

Он задал вопрос, выслушал и сообщил плохую новость:

— Они говорят, что седло Боба Шермана долго висело в раздевалке на вешалке возле двери.

Я оглядел раздевалку, никаких следов седла на вешалке не осталось.

— Они говорят, что седло висело, когда тело было найдено в пруду. Но кто взял его, они не знают.

— Тогда все, — вздохнул я.

Мы вышли и бесцельно побрели вдоль трибун. Утро было холодное, ветер пронизывающий, деревья замерзшие. Зима стояла на пороге, а снег чуть задержался в пути.

Внизу на песчаной скаковой дорожке лошади Гуннара Холта перешли на легкий галоп, и мы смотрели, как они промчались мимо линии финиша, минуя пруд, вокруг смотровой башни. Впереди летел Падди О'Флагерти в своей великолепной вязаной шапке с помпоном, вот он натянул поводья, его скакун и остальные перешли на шаг. Перед завтрашними скачками это была всего лишь легкая пробежка, чтобы выпустить пар, и теперь лошади медленно направлялись к конюшне.

— Следующая остановка у Гуннара Холта, — сказал я.

Мы въехали в ворота, когда лошади уже вернулись, их прогуливали по двору, прежде чем завести в стойла, и над чепраками поднимался пар, как из кипящего чайника. Сам Гуннар Холт соскочил с Уайтфайера, фаворита, принадлежавшего Сэндвику, ласково потрепал его по холке и теперь ждал меня, чтобы продолжить надоевшую игру.