Музыка дождя - Мейв Бинчи

Грегори сказал, что немного покатается вокруг озера.

Лаура одобрила его решение. Она сожалела, что Алан не мог дать ему эти чертовы деньги: все равно они все станут его когда-нибудь, так зачем же откладывать сейчас?

К половине одиннадцатого Грегори не вернулся.

Отец Херли знал, что он пошел в паб на дороге к озеру. Он сказал, что пойдет прогуляется. Пройдя три мили, он нашел своего племянника за стойкой, где его отказывались обслуживать.

— Пойдем, я отвезу тебя домой, — сказал он голосом, в котором, надеялся, не было злости.

Когда они дошли до машины, Грегори оттолкнул его:

— Я сам могу прекрасно вести.

У Джеймса Херли был выбор, когда племянник уже сел за руль: поехать с ним или нет.

Он открыл дверь.

Повороты были слишком круты, а видимость недостаточна.

— Умоляю тебя, сбавь скорость, ты же не знаешь, что за поворотом, и мы не видим огней.

— Не умоляй меня, — сказал Грегори, глядя на дорогу. — Ненавижу, когда люди начинают плакать и умолять.

— Тогда я прошу тебя…

Неожиданно перед ними возникла повозка с ослом, которая вмиг перевернулась, рассыпав все содержимое на дорогу. Из повозки вылетели двое мужчин.

— Господи Иисусе.

Беспомощно они смотрели на то, как осел, превозмогая боль, протащил повозку по телу одного из мужчин и скатился по склону к воде.

Отец Херли бежал к повозке, в которой плакали маленькие дети.

— Все в порядке, мы здесь, мы здесь! — кричал он.

За собой он услышал дыхание племянника.

— Вел машину ты, дядя Джим, я тебя прошу.

Священник не остановился. Он вытащил одного ребенка и поставил его на землю, а потом и второго. И со всей данной ему силой он потащил тонущего осла к берегу.

— Послушай, я тебя умоляю, они же погубят меня, а тебя пальцем не тронут.

Но отец Херли словно не слышал его. Он и дети поднялись наверх к дороге, где сидели двое мужчин. Один из них держался руками за голову, по которой струилась кровь.

В свете луны лицо Грегори было белым.

— Они скитальцы, дядя Джим, им тут не место, они ехали без огней… И еще они слышали, как ты сказал, что отвезешь меня домой…

Отец Херли сел подле старика и отстранил его руки, чтобы рассмотреть рану.

— Все хорошо, друг мой, все хорошо. Сейчас кто-нибудь приедет, и мы доставим тебя в больницу. У тебя будет пара швов, и все.

— Что вы собираетесь делать, дядя Джим?

— Ох, Грегори.

Священник поднял глаза, полные слез, на единственного сына двоих людей, которые сегодня ночью могли бы убедиться, что жизнь вовсе не так прекрасна и везет отнюдь не всегда.

Единственное, на чем настаивала бы мать Морин, будь она жива, — это правильное проведение похорон. Морин знала это наверняка. Надо было разослать приглашения достаточному количеству людей, но только правильным, а не кому попало, причем как на отпевание, так и на погребение. Она организовала все по высшему разряду, проводила мать в последний путь достойно.

На ней было великолепное черное пальто, позаботилась она и о прическе, пригласив парикмахера домой накануне похорон. Она должна на фоне всех выглядеть безупречно. Морин не считала это тщеславием. Она считала, что выполняет последнюю волю матери: Софи Бэрри отошла в мир иной, провожаемая своей великолепной и преданной дочерью Морин, успешной деловой женщиной, известной в Дублине.

Мать одобрила бы напитки и бутерброды, которые подавали в гостиной, и то, как держалась Морин: бледная, но спокойная, представляя одних гостей и благодаря других, не забывая принимать письма, открытки и телеграммы со словами сочувствия.

Она кивала в знак согласия всем, кто говорил ей, что ее мать была прекрасной женщиной, потому что это была правда. Она соглашалась с теми, кто как бы с удовлетворением замечал, что ее мать не страдала, хотя, конечно, в шестьдесят восемь умирать еще рано, она улыбалась, когда слышала от гостей, что ее мать гордилась ею:

— Она так много рассказывала о тебе.

— Она записывала твои достижения в специальный блокнот.

— Она говорила, что ты для нее больше чем дочь, ты ее друг.

Добрые слова, мягкие прикосновения, сочувственные улыбки. Все именно так, как хотела бы мама. Никто не напился и не устроил сцены, и все шептались, что маме понравилась бы вся церемония. Несколько раз Морин ловила себя на мысли, что после всего этого она должна побеседовать с мамой.

Люди говорили, что они были очень близки. Мало было таких матерей, как Софи Бэрри, и мало таких дочерей, как Морин.

Возможно, всему причиной являлось то, что Софи была вдовой и Морин росла без отца. Возможно, потому, что они были похожи и люди часто приписывали этой схожести куда больше, чем было на самом деле. Софи поседела только в пятьдесят лет, но это была благородная седина, и волосы ее блестели так же, как в молодости. Она всю жизнь носила двенадцатый размер и говорила, что скорее умрет, чем наденет старушечью одежду, похожую на плащ-палатку, в которую облачались многие ее ровесницы. Привлекательная и ухоженная Софи обладала непростым характером, что отмечали многие из ее знакомых.

Будь Софи жива, она бы обязательно согласилась с тем, что все сделано правильно: дом приведен в порядок, карточки с приглашениями с черной рамкой и простой молитвой, которую можно послать и друзьям-протестантам. Никаких фотографий, ничего вульгарного. Мама говорила, что так делают для служанок. Морин не смела спорить.

Друзья предлагали помочь ей разобрать вещи, они считали, что это может расстроить ее, всегда проще, когда посторонний помогает. Все можно разложить по кучкам без лишних эмоций. Но Морин лишь благодарила и улыбалась, отвечая, что сделает это сама. Она не хотела копаться в вещах, но мама бы никогда не пустила постороннего.

Отец Херли, который знал их много лет, предложил свою помощь. Маме он всегда нравился, она говорила, что он был находкой для церкви — он хорошо говорил, знал всех — от мамы это была наивысшая похвала. Но все же мама не позволила бы ему копаться в своих бумагах. Он мог бы отслужить скромную панихиду, но вмешиваться в личные дела — никогда. Это Морин сделает сама.

Уолтер, конечно, тоже захочет помочь, но это даже не обсуждалось. Уолтера держали на расстоянии вытянутой руки в течение всей церемонии. Морин не намеревалась выходить за него замуж или рассчитывать на его заботу. Зачем тогда ему изображать из себя ее верного помощника на протяжении всех похорон? Это неверно истолкуют ее приятели, подруги ее матери, люди, которым не о чем больше говорить, поэтому они пускаются обсуждать детей своих друзей. Морин была не замужем в свои сорок шесть и уже этим давала им достаточно повода для сплетен.