Орден костяного человечка - Андрей Буровский

Голоса ребят стихали за перегибами местности; Володю это совершенно не смущало. Что ребята работящие, заинтересованные — сразу видно, и к тому же он вскоре вернется, проверит работу и разберет сделанное. А мелочно контролируя и подгоняя, скорее убьешь интерес и инициативу, чем заставишь сделать больше и лучше.

Да и не спешил он возвращаться, так хорошо и отрешенно стало ему на этом диване. Коршуны спускались, вели все ниже свои круги, чтобы посмотреть на человека; сине-сиренево-лиловый простор распахивался на десятки верст. Гогот и курлыканье, блеяние бекасов, какие-то непонятные, с трудом воспроизводимые звуки неслись с неба. Ветер то тихо нашептывал что-то, то свистел и выл в низких кустах. Тут хотелось не работать, а сесть, задуматься о чем-то по-настоящему большом, значительном. Или просто лежать, слушая ветер и гогот, проникаясь этой синевой, впуская ее к себе в душу. Он уже столкнулся с проблемой, цена которой — человеческая жизнь. Окружающее тоже настраивало не мельчить, думать и чувствовать по-крупному, ощущать жизнь большими кусками. Может быть, этот голубой простор наверху, полный птиц и солнечного света, светло-лиловый душистый простор хакасской степи — вообще последнее, что он сможет вот так неторопливо созерцать в своей жизни? Володя сидел, курил, созерцал, и синева проникала внутрь, очищала и целила его душу.

Что беспокоило Володю, так это змеи: за полтора часа он встретил трех гревшихся на солнышке гадюк, из них одну длиною почти в метр. А сколько уползло, только заслышав его шаги? Надо предупредить ребят…

— Владимир Кириллович! Вот мы как решили — во-он там курганов поменьше и отсюда не видно. Пусть там и будет уборная!

— Пусть… Здорово придумали… А как курган?

— В порядке…

Курган и правда оказался «в порядке» — ребята старательно выполнили всю техническую работу, чуть ли не с гордостью показали Володе, откуда и как могли фиксироваться астрономические события. А собственно, от них ничего больше и не требуется…

— Ну что, орлы, обед уже готовить?

— Давайте попозже… Мы лучше пока еще один курган обработаем.

— Владимир Кириллович, а давайте я завтра настоящий суп сварю или картошки с тушенкой!

— На паяльной лампе?

— Ну… Если мы сюда воду для чая приносим, то ведь можно и для супа взять, а я все сделаю…

— Ну давай… по крайней мере, попробуем.

К запахам степи и экспедиции добавился еще один — гари и нагретого металла: так пахнет паяльная лампа. Из пузатого закопченного чайника разливали чай — как полагается в экспедициях, в железные небьющиеся кружки. Немудреная еда — консервы, масло и хлеб, тем более для того, кто целый день работает под открытым небом, а вот, однако, и эта скудная еда придавала сил.

Простейшее дело этот чай из воды, принесенной на диван в канистре, вскипяченный в видавшем виды чайнике на гудящей паяльной лампе. Черный от крепости чай, разлитый в железные кружки, дымящийся, с тремя кусками сахару! А ведь и он придает силы, и после этого чая так и просит душа разговора. Тем более, что за работу браться еще через полчаса, не меньше, и есть время полежать на теплой земле, послушать свист ветра, принимать движение воздуха всем лицом, и так стянутым от особого весеннего тепла и удивительного ветра, одновременно несущего запах травы и запах снега.

И задавал вопросы Андрей:

— А почему все-таки на этом диване так много курганов? Я понимаю, почему не на склоне, но почему не в долине?

— А почему не на склоне?

— Так неудобно же! И курган получится кособокий, особенно на крутом склоне…

— Тогда ты должен без труда понять, почему в долинах хуже, чем здесь.

— За небом хуже наблюдать?

Володя наклонил голову.

— А есть и еще одна причина…

— Неужели состояние другое?!

— Ну конечно! В разных точках пространства человек чувствует себя по-разному. На днище долины все очень уж приземленно, обыденно… И смерть сама по себе — событие не повседневное, к нему необходимо отношение посерьезнее над суетой и скверною земной. И наблюдать за небом, считать время, гадать естественно там, где природа этому способствует, — на диване.

— Тогда другой вопрос: почему курганы встречаются только группами? Нет, нет — и сразу много…

— Да потому, что каждая группа курганов — это деревенское кладбище. Было стойбище рода, родовой общины, владело оно своей частью долины, а в другие части не лезло. На самых удобных частях своей территории и делали свое кладбище. У племени, в которое входило несколько родов, было кладбище для вождей… В нем курганы побольше, попышнее. У главы большой территории, целого государства — курганы большие, царские. Это и есть Салбыкские курганы, а Салбыкская долина — это как Петропавловская крепость у Романовых.

«Хорошие ребята, — думалось Володе. — Из этого Андрея, если ему помочь, может получиться что-то путное. Может быть, и из Наташи тоже… Вот из Оли — вряд ли, хотя и ей экспедиция полезна по-своему…»

Володя раскочегаривал паяльную лампу, движениями поршня нагнетал воздух в систему, и с другой стороны вырывалось гудящее пламя. Володя думал о ребятах, а коршун снижался над ним, парил, качаясь, в потоках теплого воздуха, и дрожала от восходящих токов вся панорама, такая чистая и ясная утром.

Так и прошел этот день, полный синевы, птичьих криков, стрекотания бесчисленных кузнечиков, неторопливых разговоров. После обеда Наташа, по-детски высунув язык, рисовала, сидя там, где начинается склон, а Володя стоял с рулеткой. Андрей старательно припоминал все, чему его учили в школе, и все, что он успел прочитать за свою непродолжительную жизнь, старался отнести к тому, что делается на курганах. Диме тоже было интересно… но не так. Крепко сложенного, практичного Диму интересовало происходящее, но Дима твердо знал, что все это — не настоящая жизнь, а так… временное занятие, почти что развлечение. И что настоящая жизнь — это выполнение мужской работы (косьба, валка леса и копание земли) и зарабатывание рублей. А вот Андрей этого так твердо не знал. Володе казалось, что для него большой удачей стала встреча со взрослыми и вполне серьезными дяденьками, для которых мужская работа — это как раз не лесоповал и не починка трактора, а, скажем, сидение за столом и думание… Или вот — проверка каких-то идей, родившихся как раз за письменным столом ученого.

В седьмом часу вечера, после третьего кургана, Володя предложил двигать домой. Все устали, даже Андрей и Дима, привыкшие и к ходьбе на лыжах, и к тяжелой работе в лесу. Ничего. С каждым днем работы будет делаться все больше, а усталость становиться меньше и меньше. При всей усталости Володя чувствовал, как его тело наливается упругой силой, что он опять, как в прежние сезоны, может пройти сорок километров за день, неся увесистый рюкзак, может двигаться и работать весь долгий световой день. Пока — с усталостью, с истомой, но он выдержит. Пройдет дня три, и этого тоже не будет.

На обратном пути отряд оставил все у бабы Кати, чтобы завтра забрать с собой на диван.