Волчье море - Роберт Лоу

Теперь Старкад заставит Аринбьорна рассказать все, что тот знает, и я не сомневался, что он сохранит добытые сведения при себе. Старкад приплыл с востока, значит, он, должно быть, проделал весь путь до Яффы, серкландской гавани, где чаще всего пристают Христовы паломники, идущие в Йорсалир; и он узнал, что я его обманул, ибо служитель Христа вроде Мартина не мог проскользнуть там незамеченным. Теперь он наверняка хочет освежевать меня заживо и добиться ответа, который, как он думал, есть у Орма Убийцы Медведя, — где Мартин.

В плеске воды под веслами я различил смех Эйнара и, чтобы прогнать эти омерзительные грезы, занял место на скамье: тяжелое весло быстро истребило все посторонние мысли. Сменяя друг друга, мы гребли полдня, а затем ветер подул с нужной стороны, — как раз когда я почувствовал, что едва могу разогнуться.

Когда другой занял мое место, я кое-как встал и отправился в дозор на нос, натянув кольчугу, которую забрал как свою долю на Патмосе. Она подошла. Моя старая кольчуга, которую я продал, чтобы мы могли пересечь Море Тьмы и попасть в Миклагард, сейчас была бы тесна в развернувшихся плечах, хоть и выковали ее на взрослого в Стратклайде. На мгновение мне привиделись капли дождя в мертвых глазах юнца, которого я убил в том краю.

Целую жизнь назад.

Наконец, после долгого ожидания, Сигват крикнул, что видит землю, а вскоре показался и какой-то корабль. Когда я подошел к нему, выяснилось, что корабль не один, и все забеспокоились и принялись высматривать чужаков.

— Греческие корабли, — сказал Сигват, тыча пальцем; ну да, с этими здоровенными витыми кормами никто не ошибется. Три корабля. Потом четыре. За ними просматривалась суша, поднимался в небо дым, и Гизур, хмурясь и заслоняя глаза ладонью, покачал головой.

— Нам прямо туда, — пробурчал он. — Селевкия, это точно.

— Тогда мы влипли, — отозвался Квасир, решив, что нас нагнали кипрские греки.

Я так не думал, вряд ли это корабли с Кипра. Скорее они идут из Миклагарда с пополнением для войска — значит, греки еще владеют Антиохией.

Коротышка усмехнулся и сунул Финну кусок рубленого серебра из моей доли, а Лошадиная Голова, всегда готовый спорить на ценности, взял, плюнул на руку и тем самым подтвердил сделку. Потом нахмурился, сообразив, что если победит, ему придется взыскивать с мертвеца.

Элдгрим все еще ухмылялся, когда передний дромон приблизился, рассекая волны, и окликнул нас. Коротышка замахал в ответ, и в конце концов Финн с ворчанием извлек кошель из-под мышки.

С греческого судна нам погрозили золотым жезлом. На греке была простая белая рубаха, зато голову венчал отменный шлем с длинным хвостом конского волоса.

— Я квестор из порта! — крикнул грек по-над водой. — Не знал, что ваши куропалатские набиты здесь ходят. Вы откуда?

Я озадаченно заморгал. Мои кто? Я ответил, что мы из Великого Города, а я знать не знаю никаких набитов. Квестор показал, что хочет перейти к нам. Мы сблизились по мягкой зыби, Гизур страдальчески морщился и бранился при каждом скрипе, и грек вскарабкался к нам на борт, по-прежнему держа в руке золотой жезл.

Быстро выяснилось, что «куропалатские» — это титул, и так может зваться любой, кто заплатит три фунта золотом; но вот набиты… Квестор, похоже, говорил о северянах. Но этого прозвища никто из нас не знал, такого слова не было ни в достойном языке западной Норвегии, ни в искалеченном и убогом наречии востока.

Квестор объяснил, что набитам покровительствует «стратегос Иоанн», командующий войском императора, и тут около шестисот человек, а также женщин и даже собак, вывезенных с севера.

— Это подлинная тайна, — сказал брат Иоанн, отвлекаясь от присмотра за Козленком, закутанным в теплый плащ; волосы мальчика казались чернее ночи на мертвенно-бледном лице. Но он дышал, пусть и с трудом.

Квестор передал нам бронзовый оттиск, открывавший проход в гавань, и мы всю дорогу до причала обсуждали на разные лады диковинное слово «набиты».

Бухта изгибалась, и крохотные белые домики города Селевкия подступали к самой гавани, а прямо у кромки воды, сбивая с толку, высился лес. Мы ломали головы так и этак — пока не поняли, что видим не деревья, а мачты кораблей.

Я никогда не видел столько кораблей в одном месте, да и другие тоже. Мы пялились на них, покуда Гизур не зарычал и не стукнул концом просмоленной веревки о палубу, чтобы мы сосредоточились на насущных делах.

Мы вплыли, будто коряга в заводь, в промежуток между огромными торговыми судами и еще более громадными военными кораблями, уворачиваясь от меньших галер и толстых купеческих кнорров — разве купцы могли упустить такую возможность? Эти были похожи на наш собственный кнорр как две капли воды. Финн стоял на носу, размахивая бронзовой дощечкой, стоило приблизиться сторожевым кораблям, и клял их теми несколькими греческими словами, которые он знал.

Поскольку у нас был всего-навсего хавскип, мы легко смогли отыскать хорошее место для стоянки недалеко от города — никакой другой корабль не мог бы подойти настолько близко из-за мелководья. Я хотел было высадиться прямо на берег, ведь нам предстоит уйти на довольно долгий срок, но Гизур воспротивился — мол, не стоит подвергать такому испытанию брус, за которым пять лет никто не следил.

Хавскип вдобавок послужит опознавательным знаком. Мы подошли почти вплотную к линии прибоя, ближе Гизур не отважился, и попрыгали в воду, чтобы завести веревки на сушу. Я тоже собрался прыгать, когда Коротышка схватил меня за плечо; я недоуменно посмотрел на него, а он кивнул в сторону берега.

К нам шла многочисленная компания — мужчины и женщины, дети и собаки, и все возбужденно переговаривались на добром западном наречии. На сердце у меня потеплело. Они примчались, увидав корабль, которого давно уже не видели здешние воды, — северный драккар.

Они остановились на некотором отдалении, проявив вежливость и благоразумие, и вперед, приветствуя нас, вышел высокий мужчина в тонкой полотняной рубахе и штанах, с добрым саксом на поясе. Светлые волосы уложены в две толстых косы, борода ровно подстрижена, как и пристало северному земледельцу. Смотрелось все это достаточно странно в чужой земле, как если бы нам предстал теленок с двумя головами.

— Я Ольвар сын Скарти, — сказал мужчина. — Кто у вас главный?

Я откликнулся, а побратимы уже выбрались на берег и принялись поддразнивать девушек и женщин постарше. В конце концов все мы перебрались на сушу.

— Вы решили присоединиться к нам? — спросил Ольвар, и мы в ответ поведали ему сагу о своем походе, рассевшись прямо на камнях и на песке. Тем временем принесли пиво и хлеб, и завязался общий разговор.

Оказалось, что слово «набиты» греки произвели от нашего nabitr, пожиратель трупов; так прозвали ярла Токи Скарпхеддина, иначе Зубастого, — еще одна северная шутка, которых не понять римлянам. Я не встречал этого ярла, но Сигват сказал, что он прославился на Севере как человек, воевавший с Харальдом Серым Плащом за право стать конунгом всей Норвегии.