Печать Владимира. Сокровища Византии - Елена Арсеньева

– У меня нет прямых зацепок, – уклончиво ответил дознаватель. – Но есть идея, которая непременно должна тебя заинтересовать.

– Идея не поможет тебе установить личности убийц. Вот если бы у тебя были обоснованные подозрения…

– Позволь мне выполнять свой долг, а ты выполняй свой, боярин. Займись ночным бдением и позаботься о возлюбленной. Завтра я расскажу тебе и об идеях, и о подозрениях, при условии что ты будешь со мной откровенен.

Олег хотел было ответить, но прикусил язык, лишь с вызовом посмотрел на дружинника. Артемий почтительно поклонился князю и, не добавив ни слова, покинул дом в сопровождении отроков.

Они добрались до дома Дарьи. Боярыня спала, но Артемию удалось переговорить со старым ключником, который подтвердил: Олег пришел поздним вечером и заперся в своих покоях. Ночью ключника разбудил гонец, который потребовал княжеского брата. Это был, несомненно, слуга, посланный Подлипой. Ключник видел, как Олег стремительно выбежал из дома вместе с гонцом. Артемий поблагодарил старика и велел ложиться спать. Ключник был абсолютно искренен, но разве можно было утверждать, что Олег не покидал дом между прибытием гонца и своим возвращением с пира? Тем не менее дознавателю казалось, что эти сомнения не были главными в проблеме, которая не давала покоя его измученному уму.

Уставшие отроки тоже легли. В доме все спали, когда Артемий вышел на крыльцо и устроился на высоких ступенях. Ему надо было подумать. Поглаживая пальцем рисунок, выгравированный на камне, он пытался мысленно сложить все мельчайшие детали, которые недавно так поразили его. У него не было сомнений: детали помогут сформулировать гипотезу. Но чтобы ее проверить, понадобится долгое тщательное расследование. Однако у дознавателя было очень мало времени, поскольку теперь он уверился – убийца непременно нанесет новый удар. Тем не менее существовало и другое решение: составить рискованный план, который позволит сразу же разоблачить виновного. «Если я прав, придется действовать крайне осмотрительно», – думал Артемий.

Вновь покрутив все детали плана, дознаватель сказал себе, что у него достаточно высокие шансы на успех, однако следует быть очень осторожным и бдительным, ведь противник – человек, наделенный острым умом, умом, который казался даром скорее дьявола, чем Бога, существом, ценящим жизнь ближнего еще меньше, чем разбойник с большой дороги. Почувствовав, что его могут разоблачить и отнять то, что он считает своим, злодей пойдет на все и устранит нависшую угрозу. «В любом случае у меня нет выбора, – думал Артемий. – Я должен незамедлительно осуществить свой план, иначе появятся новые жертвы». Приняв решение, дознаватель отправился спать.

На следующий день старший дружинник встал поздно. Он в одиночестве съел сытный завтрак, который подала молодая служанка с круглым, как луна, лицом. Служанка сообщила, что боярыня уехала, чтобы проследить за полевыми работами, и что отроки ждут его во дворе. Выйдя из дома, Артемий обнаружил своих спутников. Молодцы с пристальным интересом наблюдали за схваткой петухов, которая происходила – вопреки всем правилам этой излюбленной забавы – непосредственно в курятнике. У изгороди стояла молодая горожанка в яркой поневе и пожирала глазами не дерущихся петухов, а неотразимого Митька.

– Давай, давай! Врежь его клювом по голове! – кричал Митько.

– Напрасно ты его подбадриваешь. Побеждает мой петух! – невозмутимо бросил Василий.

– А, вот и ты, боярин! Что-то сегодня утром ты разленился! – улыбнулся Митько, приветствуя дружинника. – Ты на чьей стороне?

– На стороне вот этого, – ответил Артемий, рассеянно показывая на черного петуха.

– Ты ошибаешься! Разве ты не заметил, что рыжий петух более крепкий? – удивился Митько.

– Напротив, боярин сделал правильный выбор. Мой петух более проворный и более быстрый, – возразил Василий.

– Ну хватит! Вы достаточно повеселились. Теперь пора приниматься за работу! – распорядился Артемий. – Сегодня мы должны посетить три места. Я предпочитаю начать с монастыря. Вы со мной. Поторапливайтесь!

– Жаль, – обратился Василий к Митьку. – Еще одна хитрость и удар, как тот последний, и от твоего ставленника остались бы только гребешок да хвост.

– Это еще почему? – проворчал Митько. – Не кукарекай, пока не рассвело. Схватка еще не закончена! Впрочем, если бы я не заговорил с прекрасной Феодосией, то и смотреть бы было не на что. Это не бойцовские петухи, и без разрешения Феодосии, настоящей царицы птичьего двора…

И Митько бросил пламенный взгляд на девушку, покрасневшую, как мак.

– Не беспокойся, моя любезная! Я вернусь не позднее, чем петухи прокричат вечернюю зарю. Постарайся не забыть обо мне до тех пор! – крикнул он, взлетая в седло.

Выехав за пределы усадьбы, всадники пустили лошадей галопом, но в лесу пришлось перейти на шаг. Однако они хорошо знали дорогу и очень скоро увидели золотые звезды на куполах храма.

После традиционных приветствий дружинники въехали на территорию пустыни. Оставив животных на попечение послушника, работавшего в конюшне, они направились к церкви.

Внутри было темно, несмотря на свечи, горевшие перед алтарем и иконами святых. Освещена была лишь та часть нефа, где работал художник Злат. Десятки огоньков освещали жуткую сцену Судного дня. Леса были переставлены, и дьявол с красными глазами и сардонической улыбкой, занимавший центр фрески, был хорошо виден. Благодаря причудливому оптическому эффекту, сверкающие глаза дьявола всегда, с какого бы места на него ни смотрели, были прикованы к глазам зрителя. Казалось, взгляд дьявола проникал в самую глубь души. Внимательно изучив этого персонажа, Артемий понял, что сильнее всего поражает не чудовищная внешность дьявола, а его странный взгляд, неподвижный, жгучий. Казалось, окружавшие отца зла души были безразличны ему. Его словно притягивала к себе новая жертва, представшая перед ним, – сам зритель.

– Чертов пачкун! – проворчал Митько, не отрывая глаз от фрески. – Увидев это, так и хочется перекреститься! Меня мороз по коже продирает.

– Не знаю, как можно быть добропорядочным христианином и рисовать подобные гадости! – чуть слышно заявил Василий. – Существуют образы, которые угодны Господу, я не отрицаю. Но есть различие между…

– Главное различие, друг мой, – это различие между добропорядочными христианами, которые разбираются в искусстве, и теми, кто в нем ничего не понимает, – раздался желчный голос художника Злата.

Его бледное лицо появилось из-за лесов, локтях двадцати от земли. В одной руке у него была кисть, а другой он держался за вертикальный брус, соединяющий настилы.

– Единственное различие, которое действительно имеет значение, – рассудительно заметил Артемий, – это различие между подлинным искусством, обязанным своим процветанием Божьей милости, и мазней, производящей сильный, но слишком примитивно-низменный эффект. И хотя профан может порой заблуждаться, профессиональному художнику непозволительно такое неразумение. Он должен быть тем более бдительным, что демон гордыни способен заставить его забыть об этом различии. Но хватит попусту болтать.