Похоть - Эльфрида Елинек

Никто не протянет руку и не схватит этих горнолыжных тварей, буравящих в земле воронки, не воспрепятствует им в этом. Никто не свободен от земных законов, которые гласят, что тяжелый предмет всегда должен падать вниз, иначе им придется испытать это на собственной шкуре. Многие носят солнечные очки. Они разглядывают друг друга и думают о еде. Вечером планируется переспать с кем-нибудь по правилам французской «новой кухни»: порция маленькая, но изысканная. Погода источает из своей тарелки багровый пар, стучат вилки, склоняются золотые головки, горы застыли в тишине. Тысячи бесшабашно-непристойных людей швыряют себя вниз по крутым склонам. А несколько сот лишних людей производят бумагу — товар, обесценивающийся еще быстрее, чем изнашивает нас спорт. У вас все еще не пропало удовольствие от чтения и страсть к жизни? Нет? Ну, тогда продолжим.

Женщина отважилась поехать в окружной город, туда, где ее муж парковал свою машину и вдыхал горячий пар в сауне. Ничего не поделаешь. На его мошонке и на выступах, косо пристроенных на площадке его гениталий, повисла его собственная жена, рядом с которой директор обретает сон, когда отправляется на поиски покоя. Жена стала его излишеством, он изливается в нее, пока она не переполнится через край. Мужчина существует для того, чтобы дать женщине позаботиться об одной мелкой штуковине на его теле, а женщины одеваются столь рискованно, чтобы обновить мужскую плоть! Соответствующие апартаменты отмечены красными фонарями, светящими из окон, но посетителей здесь намного меньше, чем прежде. Чтобы перевести дыхание, мужчины все чаще умело берут фиговые плоды своих женщин в ладони и выдавливают из них сок. Перед этим они стреноживают своих домашних животных, чтобы вновь застать их там, где оставили, прикрыв их тела очередной обновкой. Нынче они со своими женами накоротке и не считают их ровней себе.

Солнце освещает дорогу. Вдоль нее стоят деревья. Теперь и с ними покончено.

Новомодная болезнь устилает вам путь в привычные половые щели, уважаемые господа, туда, откуда вы раньше постоянно хотели дать деру. Теперь это стало вопросом жизни — вы можете доверять своей партнерше, иначе вам остается только прямая дорога к врачу. А ведь прежде перед вами, казалось, были открыты все пути, на которые вы, излюбленные путешественники, сворачивали, ощущая счастье от вашего бессмертия и исполняя на вашей карманной гармонике разные номера. Как часто вы расстраивались из-за своих бесплодных инструментов! Нынче все мы, глядя друг на друга, крутим рукоятку и, дымясь от жадности, подаем себя под своим собственным соусом. Отвратительный завсегдатай полового чувства теперь питается только дома, ведь там вкуснее всего. Наконец-то мужчина соответствует своей штуковине, которая болтается на нем и встает на дыбы. Раньше при каждой возможности он окорачивал жену как живую изгородь, а теперь он сам дико разрастается перед ней. Такая вот малость! Каждый должен обучиться обращению с ней, чтобы отполировать задницу своей партнерше и упокоиться с миром, ведь прежнего простора в выборе других партнеров больше нет, а эта женщина достаточно просторна! Нынче мужчины стали дороднее, и теперь им ближе и роднее чувства, за которыми далеко ходить не приходится.

Прежде мужчине любую женщину готовили по его желанию. Нынче он опрастывается в собственную жену, уж она-то снова ополоснет его столовый прибор. Отвратительный гость наслаждается ее ягодицами, согретыми простыней. Он полностью сосредоточен на том, чтобы поддерживать эрекцию на заросшей лужайке своего таза, в котором все булькает и пузырится. Он живет в постоянном страхе, что утратит форму и что его заменит какой-нибудь любезный незнакомец. Да, похоть. Все хотят выстроить себя из нее! Но вот использовать ее как строительное основание я бы вам, будь я на вашем месте, не советовала.

Вечные странники крадутся, словно дикие звери, по улицам в пышном цвету, сбрасывая вниз обломки скал. Для мощных взрывпакетов им, этим мужчинам, требуется милое и уютное лоно, в котором они могли бы постоянно обитать. Пока они в стаде, они еще робки, и мясистые заряды их покрыты потом прозрачных пластмассовых пленок. Но скоро, когда солнце обожжет их своими лучами, они восстанут, сок потечет из узенького канальца, становящегося все шире и шире, а потом солнце ударит во всю мощь, влажная мусорная свалка взорвется, и резкий запах их пола разнесется над автомобильными стоянками. Зрачки сужаются в напряжении, когда они пытаются сравнить и сравнять дважды два, до тех пор, пока их колымага не приземлится где-нибудь в канаве и их желания, освободившись от сбруи, не отправятся побродить в поисках нового животного, которое могло бы их оттуда вытянуть. Мужчины не зря пожили на этом свете. Им писают прямо в лицо, когда они того захотят, и они тихо лежат под половым кустиком, растительность которого оберегали. Теперь кустик поливает их сам. За какую-нибудь новую брошку на такое способна дома даже прохладная Герти, если крепко сжатым кулаком как следует двинуть в ее унавоженную грядку, чтобы земля разверзлась, а она сама оттаяла и расслабила свой мускул. Такое удовольствие может позволить себе каждый из нас, не прячась в нашем унынии, в нашем укрытии, где нас окружает одна только мебель. Мы ведь люди, постоянно следящие за собой, чтобы не понизились наши жизненные стандарты.

Время съедает похоть, с которой мы пронзаем друг друга и пронзительно кричим, поскольку по утрам принято укладывать еще более пространное тело рядом с нашим мусорным отвалом. А вот те, кто устал от жизни, те едят друг друга поедом вместе с кожей и волосами. Им легче, им не нужно следить за фигурой или обесцвечивать волосы, они сами бесцветны. Они топчутся перед фабричной машиной, стаптывая подметки, и постоянно подметают вокруг себя. И когда они оглядываются вокруг, то видят, что стоки из прокладываемой канализации загрязняют ручей. И весь их труд, весь труд, который они проделали, давит сухими брикетами им на грудь. А директор фабрики, поддерживаемой государством и перекачиваемой за границу, желает только одного — прыскать в эту чуму болотную, в свою жену. Она источает опасность с вечера до утра. Как он отваживается забираться к ней в задницу, туда, где плотник не поставил затычку? Когда же святому Губерту, покровителю охотников и его егерю, будет позволено уснуть прямо в остро пахнущей лисьей норе, в которой его поймали? Кто, если не он, опустится перед женой на колени, получит удар по нервам и ответит на него ударом прямо в ее складки, в одну за другой? Она являет свой лик сверху, а его обещания несутся снизу, из торговой палатки, слетая с раздвоенного языка его плоти. Ветер овевает поля, и женщины постоянно кружат вокруг нас. Мы питаемся ими, питаемся вместе с ними. И наше оживленное движение не мешает жителям ближайших домов, оно направлено туда, где они могут регулировать свое собственное движение.

Директор стоит, пристроившись у своей машины, и мочится. Дорогие фары освещают его фигуру. Ему позволено закачивать в жену мясной экстракт столько раз, сколько она склонится к нему со своей горы. В своем большом доме парочка паркуется повсюду, чтобы поступать друг с другом по закону. Жена отправляется к парикмахеру. За горами встает солнце, луга окружают себя светом дня, который все выставляет в самом лучшем свете. Одна эта женщина затирает ложью трещины, которые оставило в ее облицовке время. Все мы тщеславны, милые дамы. Пусть ваши зубы ослепительно сияют во рту, а ваши платья развеваются на ветру! Бросайтесь же на своего партнера, словно он уже много часов не причинял вам никакого вреда! Укоротите свой язык!