Над Самарой звонят колокола - Владимир Буртовой

– Тише, Ерофей! – предостерегли великана. – Не пушки воровать послал нас государь Петр Федорович, а великое дело сотворить на пользу всему воинству.

На проселочную дорогу в сторону Чернореченской крепости из буреломных лесных завалов выбрались шестеро путников: пять одеты в казацкие кафтаны и в полушубки поверх кафтанов, шестой был в солдатском обмундировании. Он то и дело отставал от казаков, которые широко отмахивали привычными к ходьбе ногами.

– Братцы, не бегите так! Отстану ведь, а волки всенепременно сожрут! – полушутя, полусерьезно просил солдат казаков. – Спросит поутру государь: «А где мой писчий есаул Тимошка?» Что ему будете ответствовать?

– А мы ему, нашими слезами смоченные, твои белые косточки под резвые ноженьки из торбы вытрусим, на волков донесение сделаем, – ответил великан Ерофей и хохотнул так, что с ближней сосны, каркнув, упал полусонный ворон и тяжело полетел прочь, подальше от беспокойной, санями накатанной дороги.

– Маркел, угомони свою братию, иначе солдаты с перепугу в нас картечью жахнут! – распорядился коренастый, с круглой головой, казак, раскачивая на плече длинную пику – единственное оружие на всех шестерых.

– А ну тихо, грачи горластые! – прикрикнул Маркел Опоркин. – Тимошка, подтяни амуницию потуже, иначе тамошний полковник тебя под арест посадит за неряшливость. Тимофей Иванович, далеко ли еще?

– Кажись, братцы, вона огоньки высветились. Ждите таперича окрика дозорцев, – негромко предупредил товарищей Тимофей Падуров, бывший сотник Татищевой крепости, перешедший со своими казаками на сторону объявившегося народу государя Петра Федоровича.

С полверсты шли тихо, изредка во тьме вспоминая черного, с рогами и с хвостом, когда ноги скользили на накатанной полозьями дороге к Оренбургу.

– Сто-о-ой! – прозвучал из-за голых деревьев близ дороги скорее испуганный, нежели угрожающестрогий окрик. Путники послушно остановились, ожидая выхода караульного к ним на дорогу.

– Кто такия-а? Зачем бредется ночми? Куда идетя?

– Мы, батюшка, беглецы из самозванцевского воинства. Еле утекли от казни. Прослышали о приходе войска матушки-государыни в крепость, хотим поведать командирам вашим о бунтовщицких силах! – громко и вразумительно ответил на спрос караульного Тимофей Падуров. – Пущай кто из вас проводит нас по начальству.

– Без обману, а? – вновь спросили из дозора. – Коль без обману, то подходитя ближе. Вот так. Кто у вас за главного чином, а?

Караульный, спрятавшись за толстый ствол сосны, разглядывал плохо различимых в темноте страшных и черных казаков.

– За старшего я буду, сотник войска Ея Императорского Величества Тимофей Падуров. А это казаки моей сотни. Рекрут к нам по дороге уже прилепился, бежав от воров, где пребывал в плену и под караулом.

Из-за дерева вышел один, с ружьем на изготовку, оглянулся на кусты, будто там, под видневшимися тремя суконными треуголками, затаился в засаде еще добрый десяток солдат, наказал построже:

– Доглядывайтя тут в оба! Коль еще кто за этими дорогой сунется – палить и бить тревогу! А я этих сведу к господину полковнику, – и к нежданным гостям: – Пущай один из ваших казаков тута покудова постоит. Шагайтя.

– Шагаем, батюшка, шагаем. Кузьма, ты побудь здеся до нашего возвращения, – распорядившись, покорно ответил солдату Тимофей Падуров, величая того «батюшкой», хотя гренадер годился ему в сыновья. – Поспешам, брат солдат, ночь в самый разгар входит, аккурат господину полковнику прошмыгнуть мимо воровских застав под Оренбург, оставив разбойников с носом! Сказывали, а теперь и сам вижу, какой обозище с провиантом везете. Вот обрадуется господин губернатор! А уж барышни оренбургские вас в великой благодарности до синяков пообнимают, помяни мое слово…

Солдат хмыкнул, штыком указал в сторону еле видной церкви:

– Туда шагайтя, – и встречному у собора сержанту представился: – Господин сержант, на наш караул казаки вот набрели. Сказывают, бежамши из воровского воинства.

Сержант внимательно оглядел пришлых, особенно Тимошку и его обмундирование, не нашел изъяна, подергал усищами, спросил:

– Так чего вам, казаки, у нас потребно?

– К господину полковнику на доклад. О силе мятежников сказать да как к Оренбургу безбоязненно и скрытно подступить.

– А откуда вам ведомо про господина полковника и его приход? – Сержант оказался не из простачков, и только находчивость Тимофея Падурова спасла их от возможной беды.

– Да от бежавших из Чернореченской крепости казаков. Они и вселили радость в горожан и солдат гарнизона.

Сержант вновь пристально оглядел задержанных – коль под одеждой какое оружие припрятали да идут со злым умыслом, много натворить сумеют дюжие молодцы.

– Тебя одного введу, а не всем скопом. Кинжал, пистоль есть?

– Вот, только пику по дороге добыли, – отозвался Тимофей Падуров, передал ее Маркелу Опоркину и пошел вслед за сержантом. У паперти перекрестился на темные, задрогшие на студеном ветру соборные кресты.

– Спаси и помилуй, – прошептал Тимофей Иванович, входя вслед за сержантом в церковный пристрой для сторожа, где собрались офицеры корпуса.

Совещание у полковника Чернышева еще не кончилось: к единому мнению так и не пришли.

– Кто таков? – уже без особого интереса спросил полковник у сержанта, разглядывая казака лет за сорок, с заметной сединой в бороде, бравого, с несколько грубоватыми чертами лица. Его глаза, серые и живые, свидетельствовали о присутствии природного ума и сметливости. Сильные руки по-уставному прижаты к бокам.

– Должно, еще один курьер от храбрейшего генерала Кара, – с нескрываемой насмешкой обронил майор Естифеев.

– Никак нет! Имею честь представиться господину полковнику – сотник Татищевой крепости, депутат комиссии о сочинении проекта нового Уложения Тимофей, Иванов сын Падуров, – на едином дыхании четко и подробно отрапортовал Падуров.

– Откуда пожаловал, сотник? – Полковник Чернышев приблизился вплотную, непроизвольно потянул было руку к его бороде, чтоб допросить с пристрастием, да вовремя опомнился – этот сам пришел, а не привезен повязанным.

– Из богом проклятой воровской шайки, господин полковник. – И Падуров толково, не сбиваясь, рассказал, что после захвата воинством самозванца Татищевой крепости и умерщвления тамошнего коменданта полковника Елагина и бригадира Билова, присланного губернатором в помощь ему, почти все зажиточые казаки принуждены были под страхом смерти присягать самозванцу, в надежде потом сыскать удобный случай снова уйти в войско государыни Екатерины Алексеевны, помня принесенную ей присягу.

– А мне милость от матушки-государыни была оказана особая. Вот, у сердца ношу. – Падуров расстегнул теплый кафтан под полушубком и показал вдетую в петлю на золотой цепочке золотую овальную медаль.

Полковник Чернышев несколько грубовато сдернул медаль с шеи сотника, подошел к подсвечнику, вгляделся. Медаль была подлинная: на лицевой стороне выбито вензелевое Ея Императорского Величества имя. Перевернул – и на обороте подлинное изображение: пирамидка, увенчанная императорской короной, и надпись «Блаженство каждого и всех», а внизу дата: «1766 год, декабря 14 день».