Богатырская Русь. Языческие титаны и полубоги - Лев Прозоров

Апраксея и Касьян – Власть и Волхв

Завершая разбор образа Апраксеи, необходимо коснуться того единственного случая, когда к ее красоте и мудрости остались равнодушны. Речь о былине «Сорок калик со каликою». Сорок странников-калик, возглавляемые атаманом Касьяном, дают друг дружке обет – если кто-нибудь из них во время странствия солжет, украдет или польстится на женщину – его подвергают мучительной казни – в лучшем случае просто закапывают по плечи в землю и оставляют умирать, в некоторых же записях речь идет о страшной, мучительной казни, с ослеплением и вытягиванием языка. Калики приходят в Киев, где Апраксея влюбляется в атамана Касьяна и пытается соблазнить его, однако неудачно. Разгневанная княгиня подкидывает в мешок Касьяна чашу, «из которой князь по приезде пьет» (обычай, когда вернувшегося домой владыку встречает, поднося золотую чару, жена, описан у Приска Паннийского применительно опять же к Аттиле). «Разоблаченный» посланцем княгини, нагнавшим покинувших город калик, Касьян принимает от рук своих сотоварищей казнь. Однако, возвращаясь из странствия, калики застают атамана живым, а проходя через Киев, узнают, что княгиня покрылась коростой и лежит во гноище. Апраксея винится, что оговорила Касьяна, тот прощает ее – и княгиня исцеляется.

Очень многим кажется, что это – чисто христианское предание. Ну как же, речь идет об аскетизме. Такой крупный историк, как С.М. Соловьев, и тот некогда полагал, что противопоставление умеренности Ильи обжорству Идолища – это противопоставление христианства язычеству. На самом деле язычеству ведомы и умеренность (вспомним «Речи Высокого» в «Эдде»), и свирепейшая аскеза – вспомним, каким истязаниям подвергал себя Один, девять дней и девять ночей вися на мировом ясене Иггдрасиль. Не менее суровы были испытания и посвящения сибирских шаманов. Впрочем, и сегодня в Индии не какие-нибудь святые отшельники, а обычные миряне, клерки вполне современных компаний проводят недели отпуска, неподвижно сидя в сплошном огненном кольце костров. Мало кто знает, что слово «монах» старше христианства – оно обозначало жрецов Зевса Олимпийского, ведших уединенную и очень бедную жизнь в кельях у подножия святилищ своего бога, носивших черную одежду, принимавших суровые обеты – обет молчания, обет безбрачия. Такие же скудные жилища археологи находят рядом с капищами восточных славян на Днестре. Запреты, очень похожие на те, что приняли сорок калик со каликою (сам принцип похож на окружение князя – Касьян, замещающий Владимира в качестве сакрального центра, и четырехкратное число окружающих его спутников).

Сами калики в былине носят кое-какие черты, позволяющие думать, что изначально они не были христианами. Они отнюдь не отказываются от участия в княжьем пиру, от яств и медов. Их отличительная черта – громовой голос, сравнимый со свистом Соловья-разбойника – под князем оседает конь. Они поют на княжьем дворе «Голубиный стих» – полуязыческое произведение, за знание которого, повторюсь, отлучали от церкви. Зато нечто подобное («про живот, про смерть, про весь род человечь») поют «старцы старые» из заклятья против мора, в которых легко узнать языческих жрецов.

Но примечательнее всего фигура их атамана. В русском фольклоре святой Касьян играет особую роль. Это Касьян Суровый, Касьян Немилостивый. Его пребывание – не на небесах, как у остальных святых, а под землей (и былинного Касьяна закапывают в землю). Там не то он бьет дьявола молотом по голове, не то его, скованного, бьют ангелы или черти (и Касьяна в былине подвергают мучительной казни). Он или слеп, или глаза его скрыты под свисающими до колен, а то и до земли ресницами, покрыт шерстью и волосами. (Касьяна в былине иногда ослепляют, иногда – его лица не разглядеть из-за свисающих до пояса волос.) Вытянутый язык – это признак мертвеца или демона в мифологии самых разных народов – египтян, индусов, этрусков, индейцев Латинской Америки. Знаком он и славянам – на лубках им награждают чертей, Смерть, пришедшую за Аникой-воином или Бабу-ягу. Им снабжали личины ряженых, изображавших чертей и покойников, с длинным языком, свисающим изо рта, бродила Бука – гроза славянских ребятишек и темнолицый Полевик. Торчащим языком отличаются и иные темные боги (святого Касьяна в «народном православии», как и многих других, именовали богом) – Один, Дикий Охотник, Отец Могил и Черная Матерь Кали (между прочим, Ариэль Голан в книге «Миф и символ» выводит слово калика именно из имени этой древней богини). И Кали, и Один были связаны с миром мертвых (как и святой Касьян, как и фактически переживший свою смерть атаман калик) и покровительствовали аскетам. Подобному божеству (косматому Велесу? Вию с ниспадающими до земли веками? Чернобогу, наконец?) наследовал в народном православии «Бог Касьян», ему, должно быть, служил атаман калик. Он олицетворяет обладание властью выше и больше той, которую олицетворяет Апраксея. Мирская власть, плодородие земли и удача – все это неинтересно тому, кто служит Владыке Могил. Власть косматых, «волохатых» волхвов – выше княжеской, и именно эту истину, отраженную и в наших летописях, и в записках Ибн Русте, и в сообщениях немецких монахов с варяжской прародины новгородцев, еще раз подтверждает былина.

5. «А и вас-то, царей-князей, не бьют, не казнят». Мотив неприкосновенности правителя-жреца

Итак, первое из «дел», упоминаемых у Ибн Фадлана, оказывается жреческой обязанностью. Со вторым, питьем, тоже все не так просто, как может показаться. Ижевский исследователь С.В. Козловский показал, что питье на былинных пирах является материальным воплощением удачи, магической благодати. И князь, монопольным правом которого является поднесение героям «чары зелена вина», выступает как распределитель этой волшебной силы. То есть опять-таки как жрец.

Со жреческими функциями правителя связывают исследователи и былинное поручение привезти «лебедушку» или какого-либо «лютого зверя» «жива, не кровавлена» – не для жертвоприношения ли?

Как воплощение священного центра, супруг женского воплощения Земли-Власти-Волости и жрец, князь, естественно, неприкосновенен. Это нашло отражение в былинной формуле «а и вас-то, царей-князей, не бьют, не казнят». У Саксона Грамматика находим эпизод, когда Яромир, правитель Рюгенских русов, во время войны с другим славянским племенем, атакует двух неприятельских воинов. Убивает одного, но копье застревает в теле. Второй замахивается, но, увидев, что поднял руку на князя, отбрасывает оружие и падает ниц. «Столь велико почтение среди этого народа к людям, облеченным высоким саном», заключает хронист. Любопытно, что из всех черт священного правителя эта одна оставила какие-то следы в летописи: «Князь Мстислав Юрьевич проеха трижды сквозь полки Юрьевы и Ярославли… И прииде на него Александр Попович, и, имея меч наг, хотя разсещи его. Он же возопил, глаголя, яко аз есмь князь Мстислав. И рече ему Александр Попович: «Княже, ты не дерзай, но стой и смотри. Егда убо ты убиен будеши, и что суть иные, и камо ся им дети?» Обращает на себя внимание появление в цитируемом отрывке Александра (Алеши?) Поповича ( та самая Никоновская летопись). Не оказала ли влияния на летописный текст былинная идеология?

Но в целом такое отношение к князьям для средневековой Руси Х – ХII вв. нехарактерно. Князья водили дружины в бой, сражались и зачастую – гибли.