Пустой человек - Юрий Мори

и ты мне не вкручивай, что когда надо. Не первый год замужем.

Костер я разжег на старом месте. Обошел полянку, наломал сухих веток – их много не надо, на полчасика. Мы ж не пионеры, до неба огонь подымать.

Пламя сегодня веселое, бойкое. Уже интересно. Костер никогда одинаковый не бывает и тут не в ветре дело, не в дровах. Огонь – он живой. Он уже как открытая дверь в Нижний мир, только маленькая такая. Кошачья. Но я-то ее сделаю побольше, такая вот работа.

– Вот чурбак лежит, заметил? Сядь на него и сиди. Молча. Не говори, не вскакивай, а главное – не выходи из круга.

– А круг – это…

– Видишь бороздку вокруг поляны? Это он и есть. Здесь – мы и духи, а там – генерал, сотовая связь и волатильность курсов. Осознал?

Он опять кивает. В глазах поменьше бодрости, чем при встрече – скорее смесь тоски и ожидания неких неприятных чудес. Нормальное настроение, кстати, лучше, чем неверие или благостный идиотизм.

Надеваю маску. Теперь огонь костра словно фокусируется в прорезях для глаз, остаются только он – и я. И еще этот молоденький офицер в смешных резиновых сапогах. Приступим, пожалуй.

– Теньере-е-е… – начинаю я петь, обходя костер против часовой стрелки. Ударяю в бубен – первый раз совсем тихонько, двумя пальцами, словно нащупываю дорогу сквозь пламя. – Теньере-е-е!

Не спрашивайте меня, что это означает. Вы либо можете сами и тогда не о чем спрашивать, либо слепы – и тогда я вам ничего не смогу объяснить.

Удары становятся чаще. Сильнее. Я уже ничего не слышу сам, кроме грохота бубна. И не вижу ничего, кроме костра. Пламя на моих глазах начинает метаться, принимать на мгновение какие-то формы, чтобы потом стереть их и заменить другими. Это живая глина в невидимых даже мне руках. Или лапах? По-разному бывает, не стану скрывать.

Никиту я не вижу, но ощущаю краем сознания. Ему страшно. Ему очень страшно – и это хорошо. Взялся за гуж и удостоверение «сотрудник» – будь любезен лазить из кузова в кузов как заводная игрушка трансформер. Иначе никак. Иначе – профанация и незнание матчасти.

Из пламени лепится некая устойчивая фигура. Даже мне в такие моменты не по себе, но я хотя бы знаю, на пороге между чем мы стоим. Впрочем, вру. Не знаю. Настоящему пилоту ведь не нужно знать устройство самолета до последней заклепки? Вот именно.

– Теньере-е-е! – кричу я страшно, пронзительно, заканчивая на столь высокой ноте, что никогда бы не повторил нечто подобное вне круга.

Фигура из огня поднимает лапы, словно приветствуя, и наконец-то распадается, открывая нам проход.

– Пошли, боец. Давай руку и пошли… – говорю я обычным человеческим голосом. Спокойно, будто обсуждая поход в ресторан. В свободную от бубна руку мне тычутся холодные растопыренные пальцы. Я хватаю Никиту и тащу за собой в темный проход между правым и левым столбами пламени. Парня трясет, но он меня слушается. Вот что значит дисциплина! Кто не был, тот будет, кто был – не…

– …забудет! – оказывается, новенький что-то мне говорил. Забавно.

Мы вдвоем стоим… Да Духи знают, как это называется. Я зову такие места батутами: под ногами все дрожит и перекатывается, как надутая резина. Вокруг темнота. Здесь всегда и везде темнота, так уж заведено. И адски холодно – на что я набегался возле костра, и то морозит, а парню совсем тоска, наверное.

– Мы… Где?.. – дрожащим голосом спрашивает он из темноты.

– В Нижнем мире, боец. Генерал же просил твоей инициации? Получи и распишись.

– Зачем?.. – одиноко повисает между нами слово. Мне кажется, что оно звенит льдинками, переливается невидимым светом. Оно материально, как бы нам не утверждали обратное.

– На тебя сейчас… Не знаю, как правильно. Пусть будет снизойдет. Или воспарит? Ладно, снизойдет Дух. И будет схватка. Твоя воля против его. Не умение стрелять, бегать и анализировать экселевские таблицы, дружок, а чистая борьба. И кто-то из вас победит. Мне, кстати, все равно – кто.

– А у вас… А на вас…

– На меня никто не снизойдет, боец. У меня зеркало и тридцать лет опыта.

Чувствую, что рука у него почти не дрожит. Прекрасно. Не ошибся в потенциале. Как услышал про вызов – успокоился и собрался. Разжимаю пальцы и прячу руку под накидку. Какой же здесь холод все-таки…

В темноте появляются багровые огоньки. Один. Два. Уже несколько десятков. Они начинают кружить над нашими головами, ничего не освещая. Вот их уже сотни – то ярче, то тусклее. Я так понимаю, у них своя лотерея: кто именно посетит гостя из Среднего мира. Наконец, один светлячок становится ярким, вытягивается в дугу падающего метеорита и летит прямо в голову моего подопечного. Раздается негромкий хлопок, остальные огни гаснут.

– Нет, – кому-то говорит Никита.

Не мне. Я не знаю, кому именно, но голос его тверд. Хороший парень. Кремень.

Начинает пахнуть морем. Сперва еле уловимо, как от пролитого в ванной пузырька с йодом, потом все сильнее. Добавляется вонь гниющих водорослей, нотки нагретых за день камней, мокрых тряпок и цветущих растений.

– Нет, – снова говорит боец. Без выражения. Как говорят навигаторы и телефонные роботы. Subscriber is not available. – Теперь ты – это я.

Охо-хо… Проигравших видел, и не раз, прошлого так на пенсию и отвезли. С медалью. Ничейный исход тоже наблюдал, хотя реже. Крепкие духом оставались при своих, только осознавали кое-что новое. А вот победителя – впервые. Сожрал мальчуган нестойкого Духа, сожрал… А мне теперь получившееся из них обоих существо домой вести.

– Я вижу дорогу, пойдем! – чеканит слова Никита. Да понятно, что видишь…

Теперь уже он берет меня за руку и выдергивает с колышущегося под ногами батута в наш скорбный мир. Шаг. Другой. Мы уже не на кострище – погасшем, словно залитом за время нашего недолгого путешествия водой. Никита уверенно доходит до края круга, заносит ногу и – легко переступает через него. Я плетусь следом, увлекаемый горячей рукой, сжимающей меня за запястье. Я чувствую, как внутри человека разгорается новое, сперва чужое для него пламя, которое в конце концов победит. Сожрет. Выжжет изнутри и дотла. Но это будет нескоро, а пока…

– Никита, как вас по отчеству? – уточняю я.

– Степанович. А что?

– Надо же знать, как зовут нового генерала…

Конечно, мне кажется, но, когда он с улыбкой поворачивается ко мне, в глазах пляшут отсветы уже погасшего костра.

Два дня в январе

Над городом кружил снег. Колючие