Две королевы - Александр Дюма

Смелые речи отважного карлика вызвали смех, а Ромул, напротив, стал размахивать своей шпагой, заявив, что подобные бои ему очень нравятся, и, если бы его рост позволял, он принял бы в них участие.

— Не сомневаюсь, — подхватил его противник, — тебе подходит роль палача: быть мясником для тебя недостаточно, ты предпочел бы убивать людей, а не животных.

Ссора разгоралась и могла зайти далеко, если бы королева не утихомирила спорщиков. Она приказала им замолчать и перевела разговор на другую тему. Король сообщил королеве, что сразу после корриды он намерен показать ей монастыри Мадрида: по его мнению, это одно из приятнейших развлечений для королев Испании!

— Я не знаю никого, кто был бы веселее и любезнее монахинь; сама увидишь, как они тебе понравятся, только придется немного подучить испанский, чтобы не употреблять французских выражений.

— Но, Боже мой, государь, согласитесь, я не могу отказаться от своей страны в угоду старым аббатисам Мадрида. Ах, если бы вы знали, какова она, моя страна!

— Да избавит от нее Господь меня и всех добрых христиан! Во имя Неба, не говорите больше об этом! Видите, дамы уже осеняют себя крестом и произносят молитву, дабы не поддаться искусителю.

И действительно, дуэньи перекрестились, однако молодые придворные дамы обратились в слух, надеясь поймать на лету хотя бы несколько слов о земном рае, который называется Версалем или Сен-Клу.

Но их ожидания не оправдались: королева умолкла, а преподобный Сульпиций склонился к ней и тихо сказал, что ей следовало бы больше думать о спасении своей души, нежели о всяком французском вздоре.

На следующий день обитатели дворца проснулись под звуки музыкальных инструментов, возвестивших о наступлении столь долгожданного торжества. Королеву облачили и платье из серебристой ткани, расшитое цветами и веточками из бархата василькового цвета; платье было так обильно усыпано сапфирами, что сосчитать их не представлялось возможным.

Нет ничего удивительного в том, что народ пришел в восхищение, увидев королеву, появившуюся в ложе вслед за королем.

Чтобы придать зрелищу боя невиданную на протяжении нескольких веков красоту, его устроители не пренебрегли ничем. Арену украсили великолепно, быков отобрали самых чистокровных, а в роли тореадоров выступали шесть вельмож — гранды или сыновья грандов.

Именно здесь испанские сеньоры выставляют напоказ свои богатства и великолепие. Каждый облачается в расшитый драгоценными камнями костюм; пуговицы или шарики застежек — из настоящих драгоценностей, ткань одежды — самая редкостная, а лошади — берберийской породы и специально обученные: в бою они ведут себя не хуже своих хозяев; этим животным нет цены, и за них платят любые деньги. Благородного тореадора обычно сопровождает сотня слуг, одетых в соответствующего цвета ливреи, но задача этих людей только следовать за сеньором, им не позволено помогать хозяину, тем более бросаться на его защиту.

Мне нет нужды уточнять, что герцог де Асторга был в числе шести грандов, выступавших в костюме тореадора, и уж тем более я не стану подчеркивать, что он был первым в этой шестерке, ему аплодировали дольше, чем другим, и большинство зрителей в глубине души молились именно за него. Перед началом боя соперники прогарцевали перед их величествами со своими свитами, приветствуя королевскую чету. Костюм герцога де Асторга был серебристого и голубого тонов. Сотня его слуг была облачена в ливреи тех же цветов. Ленты на пиках герцога также имели светло-синий оттенок. Во Франции такие знаки поклонения королеве вызвали бы неодобрение, в Испании же подобному проявлению галантности аплодируют все, включая короля, даже если его терзает бессильная ревность. То, что благородный испанец боготворит королеву как недостижимую звезду, вполне допустимо. Тем не менее, когда стяг герцога склонился перед Марией Луизой и она прочла на нем его девиз, выражающий почтительную страсть, королева залилась краской.

Нала, стоявший рядом с Марией Луизой и внимательно следивший за каждым движением своего обожаемого герцога, тихо шепнул королеве, что его конь не слушается удил и в данных обстоятельствах это чрезвычайно опасно, хотя бывают умные лошади, которые спасали жизнь своим хозяевам в подобных случаях.

— Не знаю почему, но мне страшно, — добавил он, — угрозы проклятого Ромула не идут у меня из головы. Время теперь самое подходящее, чтобы осуществить их сейчас или никогда. Ромул вполне мог навести порчу на коня или подсыпать какое-нибудь зелье благородному животному, удивительно послушный нрав которого столько раз расхваливали в моем присутствии. Уж лучше я спрячусь в своем укрытии и помолюсь Богу, а что касается зрелища, то я предпочитаю не видеть ничего, клянусь вам.

Королева была довольно спокойна, ее даже забавляла новизна происходящего — она не представляла себе, что начнется потом. Когда она увидела ужасную схватку, пролитую кровь, разъяренных быков, лошадей с распоротым брюхом, когда она услышала, какие нечеловеческие вопли издают дикари-испанцы, предающиеся своему любимому развлечению, все это показалось ей страшным кошмаром; она побледнела, хотела встать и убежать, почувствовав, что умрет, если останется на балконе.

Король не смотрел на нее. Поглощенный обожаемым зрелищем, он больше не думал о ней. Главная камеристка оказалась бдительнее: она не отрывала глаз от королевы и, заметив ее слабость, накрыла своей ладонью руку повелительницы.

— Нужно остаться, ваше величество, вам следует восхищаться, выражать восторг.

— Мне плохо, герцогиня.

— Нет, госпожа, вы не должны чувствовать себя плохо, иначе моя репутация будет погублена, ведь я отвечаю за вас.

— Я не могу смотреть на эту бойню. Какое варварство! Отвратительное зрелище! О Боже мой! Что там такое? Спаси нас, Боже мой! Спаси его!

Дело в том, что конь герцога де Асторга понес его, тем самым обрекая хозяина на позор, что было хуже смерти. Все выглядело так, будто герцог избегал схватки, не желал принимать в ней участие; казалось, искры летели из глаз и ноздрей охваченного необъяснимым страхом коня: он поднимался на дыбы, пытаясь сбросить всадника подальше от себя, но тот будто прирос к его крестцу. Столь неожиданный, чреватый кровавой развязкой поворот событий заставил всех забыть о ходе самого боя. Герцог понял, что дальнейшая борьба бесполезна и он будет обесчещен на глазах у своего кумира. Надо было любой ценой доказать, что трусливое животное повело себя так вопреки его воле. И де Асторга с невероятной ловкостью вышел из затруднения; он дождался подходящего мгновения, бросил поводья, спрыгнул с коня, опустился на ноги, распрямился и, не колеблясь ни секунды, выхватил свой кинжал, вырвал несколько бандерилий из рук испуганных слуг и бросился в гущу боя, огласив арену воинственным кличем.

Безрассудная храбрость герцога вызвала неистовый взрыв аплодисментов и восторженные крики зрителей. Королева же не сознавала ничего, кроме опасности, угрожающей герцогу, и закрыла глаза, чтобы не видеть, как будет разорван на куски тот единственный друг, которого она обрела в этой злополучной стране.