Записки наемника - Виктор Гончаров

Я знаю, что своими рассуждениями пытаюсь оправдать себя. Да, я убил, защищая личную свободу, ушел от реальной угрозы собственной жизни. Ведь я не знал намерения афганцев! Но, с другой стороны, я пришел в их страну, чтобы вести боевые действия против них же. В таком случае, я виноват.

Черт побери, может, я виноват в том, что эти олухи не ладят с собственным правительством?

Может, люди просто кровожадны, и им нравится убивать, и, в конце концов, быть убитыми? Разве не совершаются убийства во вполне цивилизованных странах? Разумеется, в куда меньших масштабах.

Я бродил по пригороду, зорко наблюдая за прохожими. Приходилось опасаться автомашин – из них можно вести отличное наблюдение. Но теперь я был вооружен. Несколько раз меня подмывало распрощаться с пистолетом, но мысль о том, что у пакистанцев не найдется желания провести баллистическую экспертизу, удерживала меня. А если я попадусь с пистолетом, моим «старым друзьям» душманам, то до баллистической экспертизы (с этими дикарями!) дело не дойдет. Теперь я чувствовал, что как огня боялся этого города. Купив за несколько рупий лепешек у уличного торговца, залег в придорожных кустах.

Лепешки только разожгли мучительное чувство голода. Лежать в кустах, превозмогая рези в желудке, было невозможно. Неужели придется воспользоваться теми знаниями и навыками, которые получил в школе выживания?

Я вышел к дороге и, спустившись вниз по откосу, побрел в поисках съестного. Возле небольших домов в низине меня облаяла черная собака на высоких, как у борзой, ногах. То была обыкновенная дворняга, беззлобная, глупая, и она поплатилась за это своей жизнью. Вначале я привлек ее внимание куском ветоши: держал его в протянутой руке, приманивал собаку. Собаку пришлось погладить – и она начала меня сопровождать. Убедившись, что меня никто не видит, я накинул на шею дворняге кусок проволоки и сдавил ей горло. Через пару минут она даже не дергалась.

Стянув с куска проволоки полихлорвиниловую оболочку, я ввел ее в шейную артерию собаки и быстро начал пить ее кровь, пока она не свернулась.

Почувствовав тепло в желудке, я успокоился. Теперь можно было подумать и об отдыхе.

Несомненно, по городу меня разыскивают из-за убитых. Мне следовало изменить свой облик. И я превратился в очень сутулого и неряшливого старца с клюкой. В таком виде достиг центра города, отыскал необходимую улицу и начал прохаживаться по ней в надежде встретить исчезнувшего радиста.

Была ужасная жара. Солнце палило нещадно. Но настроение улучшилось. Потому что теперь я знал удобные ходы и выходы на эту улицу; у меня было несколько запасных вариантов отхода.

Я прикидывался немым, отпала всякая необходимость в общении. Но уменьшалась с каждым днем и надежда встретить Сашу.

Проходили дни. Несколько раз я обнаруживал, что меня все еще ищут. И вот совершенно неожиданно вечером, когда я пробрался на местный базар в надежде поживиться съестным, услыхал крики на русском языке:

– Не дам, сволочь, не твое!

Это кричал радист. Боже, что он из себя представлял! Грязный, покрытый струпьями оборванец. На выходе из торговых рядов собралась ватага местных нищих. Похоже, они делили дневную выручку. В этот раз пакистанские нищие пытались обобрать моего товарища. Я сразу не бросился на выручку, опасаясь душманов. Тем временем трое или четверо босяков напали на Сашу, повалили его и уже разжимали стиснутые руки с зажатыми в них деньгами.

Я внимательно осмотрелся. Ничего подозрительного. Все чисто. Расправа была коротка. Один из нищих получил в челюсть, другой отлетел от удара ногой, оставшиеся двое моментально смылись…

Радист с плачем собирал бумажки с земли. Я нагнулся к нему и прошептал:

– Быстро сматываемся отсюда!

Он даже не повернулся на шепот. Я схватил его за рыжую щетину и потянул к себе.

– Ты?! – удивленно выдохнул он.

– Уходим, быстро уходим! – выразительно прошептал я в надежде, что по губам он прочитает мои слова.

Когда мы покидали базар, радист хватал с земли корки дынь и жадно пожирал их. Я бил его по рукам.

– Меня и в полицию сдавали, но я молчал… А глухой я и так… Неделю просидел, а потом выпустили. Там у них все переполнено.

Мы переночевали на крыше заброшенного дома. Два раза за ночь полиция выгоняла из дома находивших там приют таких же бездомных.

Но хуже всего оказалось то, что у радиста была дизентерия. Каждый час он начинал страдать и искать себе место. Бродяжничество сделало свое дело. Пить воду из общественных арыков, подбирать остатки фруктов, всякую гниль и мечтать остаться здоровым в этом городе – элементарная глупость. Я понимал, что сделался заложником своего напарника. Теперь для него надо раздобыть лекарства, сносное питание, позаботиться о его безопасности. Этого я не мог сделать. Бросить его я тоже не мог. Не зря же отыскал!

Я решил рискнуть. У радиста нашлось несколько крупных купюр. Из мелочи я смастерил «куклу», то есть макет толстой пачки денег.

На следующее утро, дав радисту возможность хорошенько «выкряхтеться», я спрятал пистолет, и мы спустились на улицу. Я уже знал, как местные останавливают такси. Размахивая купюрами перед автомашинами, я остановил автомобиль победнее. Не обращая внимания на протесты водителя, усадил радиста на переднее сиденье, бросил несколько ассигнаций прямо на руль и выразительно воскликнул:

– Рашэн эмбасы!

Пакистанец удивленно замолчал. Автомобиль сорвался с места. Когда мы проезжали мимо полицейских, водитель смотрел в зеркало заднего вида, а я показывал ему «куклу».

Через несколько минут на приличной скорости таксист выехал на центральную улицу, и мы попали в «пробку». Машины непрерывно сигналили. Водитель начал нервничать. Я, в свою очередь, потряхивал «куклой». Вот необходимый поворот. Еще поворот. Мы въехали в район, где располагаются посольства. Еще через пару минут приблизились к воротам, возле которых блестит ярко начищенная табличка с таким заманчивым и надежным «серпастым и молоткастым» гербом. Но возле ворот всегда дежурят полицейские. Они охраняют посольство от посягательств беженцев из Афганистана. Это – официально. На самом деле они тут же сцапают нас и поволокут в участок, откуда отправят сразу в тюрьму, если не вмешаются третьи силы: американцы, душманы или работники советского посольства.

Вот и сейчас полицейские торчат. Стоят прямо у калитки, возле которой на стене – кнопка звонка. Как их отвлечь?

Я показываю жестом таксисту: следовать дальше, не останавливаться. Через метров триста мы разворачиваемся. Еще одна попытка. На этот раз нам повезло больше. Полицейские отошли от калитки и беседуют. Если б я был один, то смог бы пересечь проезжую часть и вскарабкаться по решетке ворот, прежде чем полицейские очухались. Но со мной вялый и беспомощный человек. И мы опять проезжаем мимо. Когда мы разворачиваемся в третий раз, (а это была бы последняя попытка, поскольку полицейские теперь уж обязательно обратили бы внимание на автомашину), я вижу наше спасение. Ворота начали раскрываться, и с территории советского посольства показался автомобиль. Я бросаю «куклу» водителю и жестом показываю, что надо ехать вперед и остановиться. Водитель понимает, что к чему, он щуплый, даже хилый, он боится моих агрессивных и повелительных жестов, моей угрожающей и ничего хорошего не обещающей мимики. Он жмет на акселератор, мотор ревет, а перед самым входом в посольство, едва не столкнувшись с выезжающей автомашиной, резко тормозит. Я выскакиваю и вытаскиваю Сашу. Полицейские заинтересованно, быстрым шагом идут по направлению к нам. Достаю завернутый в бумагу камень и, сделав вид, что выдергиваю предохранительную чеку, бросаю камень, словно гранату, под ноги полицейским. Это действует. Первый полицейский сразу падает, обхватив голову руками, но второй, более ушлый в мгновение ока выхватывает револьвер и стреляет. Пуля обжигает плечо. Радист уже во дворе. Он размахивает руками и орет: