Нулевое досье - Уильям Гибсон

– Гостиница называется «Одеон». И улица тоже. И станция метро. Легко запомнить. Я заплатила за ваш номер с моей карточки. На восемь вечера у нас заказан столик в ресторане, недалеко от отеля. На мое имя.

– В ресторане?

– С Мередит и Джорджем. Я кое-что уже выяснила, но надеюсь, мы узнаем что-нибудь еще.

Милгрим сморгнул:

– Вы и меня приглашаете?

– Мы ведь работаем вместе, верно?

Он кивнул.

– Ресторан называется «Лез Эдитёр»[26]. Джордж сказал, его видно из окон гостиницы.

– В восемь, – сказал Милгрим. – Когда я заберу куртку, не забудьте, что в ней телефон. Слейт. Слушает. В такси сядете первой и скажете ехать к «Галери Лафайет».

– Почему туда?

– Большой магазин. Самое удобное место.

– Для чего?

– Чтобы уйти от слежки.

Они как раз подошли к камере хранения. Милгрим протянул квитанцию, девушка подала ему куртку и сумку. Холлис тоже протянула квитанцию, и девушка выкатила ее чемодан.

– Мерси, – сказала Холлис.

Милгрим надел куртку и уже шел к выходу.

– У вас есть бумажный носовой платок? – спросил Милгрим, когда такси свернуло направо, на улицу, в которой он узнал Рю-дю-Тампль. – У меня, кажется, насморк начинается, – добавил он для Слейта.

Холлис, сидевшая слева от него, за водителем, достала из сумки пачку носовых платков.

– Спасибо.

Милгрим достал три, вернул пачку, развернул один и разложил на коленях. Вытащил «нео». Показал ей, поворачивая разными сторонами, и от этого почувствовал себя фокусником, хотя еще не знал точно, в чем будет состоять фокус.

Такси свернуло влево, на другую улицу, которая поворачивала под острым углом. Милгрим представил, как Слейт следит за курсором на экране. Почему-то верилось с трудом, хотя Милгрим и знал, что Слейт занимается такими вещами постоянно. И если да, то Слейт отслеживает его на экране собственного «нео».

Милгрим положил телефон на бумажный носовой платок в ложбинке между коленями, развернул два других платка и принялся тщательно его протирать. Закончив, он вспомнил, как в перелете до Атланты от нечего делать снял заднюю крышку. Сейчас он снял ее снова, протер изнутри, и внешнюю сторону аккумулятора тоже. Затем аккуратно завернул телефон в первый платок и убрал в карман, а два другие смял и вытер ими ладони.

– Вы раньше бывали в Париже? – спросила Холлис.

Она сидела, держа на коленях сумку, в темной джинсовой куртке с поднятым воротником, привольно откинувшись на сиденье.

– Один раз, – сказал он, – когда закончил университет. Мы поехали вдвоем на месяц сразу после выпуска. Снимали квартиру.

– Вам понравилось?

– Хорошо быть в Париже с девушкой.

Она глянула в окно, словно вспоминая что-то, потом снова на него:

– Вы были влюблены?

– Нет.

– Но жили с ней?

– Да.

– Как так?

– Я был эмоционально закрыт. Не знал этого тогда. Мне потом объяснили, в Базеле. – Он вспомнил про Слейта, который теоретически их слушал. Указал на карман, в котором лежал завернутый «нео».

– Извините, – сказала Холлис.

– Пустяки.

Они повернули вправо, потом влево и за перекрестком, на котором Милгрим успел заметить указатель станции «Страсбур – Сен-Дени», влились в более плотный поток транспорта.

Несколько минут ехали в молчании. Потом он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и достал чехол Фарадея.

– Что это?

– Станция метро, – сказал Милгрим для Слейта и приложил палец к губам.

Холлис кивнула.

Милгрим убрал телефон в чехол и закрыл его.

– Блокирует радиосигналы. Как в лифте. Если Слейт слушал, то сейчас он нас не слышит. И не знает, где мы едем.

– Зачем это у вас?

– Слейт мне дал. Для паспорта. Он боится, что кто-нибудь прочтет микрочип.

– А это возможно?

– Для таких, как Слейт, да.

– И как эта штука работает?

– Там металлические нити. Когда я проверял ее, Слейт меня потерял. Думал, я в лифте.

– Но если все так просто, зачем он ее вам дал?

– Он настаивал, чтобы я ее взял. Думаю, он и правда волнуется из-за чипа. Потому что сам их перехватывал.

– Но он дал вам средство избежать слежки.

– Когда я прошлый раз убрал телефон в чехол, я впервые поступил наперекор Слейту. При нашем знакомстве я был нездоров. Слейт работал на Бигенда, и я делал все, что он скажет.

Холлис поглядела на него, потом кивнула:

– Понимаю.

– А Слейту нравилось, что его беспрекословно слушаются.

– Не удивляюсь.

– Ему не приходила мысль, что я решусь спрятать «нео» в чехол. Он наверняка гордился тем, что может рассчитывать на мое послушание.

– А что, если кто-нибудь следит за нами традиционным способом? Едет сзади на машине?

– Попросите таксиста высадить вас у метро. Вы знаете парижское метро?

– Более или менее.

– Если постараетесь, наверняка сумеете оторваться там от любой слежки.

– Мы приехали.

Милгрим увидел, что они на бульваре Османа. Таксист сигналил, чтобы подъехать к тротуару.

– Будьте осторожны, – сказала Холлис. – Если это тот человек, которого я видела в подвале, то он мне очень не понравился.

– В салоне у меня не возникло чувства, что он так уж хорош, – заметил Милгрим, проверяя, надежно ли держится на плече ремень сумки.

– Хорош?

– Что его надо бояться.

Он открыл дверцу до того, как машина полностью остановилась. Водитель с досадой сказал что-то по-французски.

– Извините, – ответил Милгрим.

Такси затормозило. Милгрим вылез и захлопнул дверцу.

С тротуара он обернулся. Холлис, улыбаясь, что-то говорила водителю. Такси снова встроилось в поток машин.

Милгрим быстро вошел в «Галери Лафайет» и не останавливался, пока не оказался под центром исполинского витражного купола. Здесь он немного постоял, глядя вверх и чувствуя тот самый рефлекторный страх перед городским величием, который хотел внушить ему архитектор. Что-то среднее между вокзалом Гранд-Сентрал и внутренним двором в денверском Браун-палас-отеле. Здания, героически нацеленные в будущее, которое не наступило. Ярусы широких балконов уходили к куполу. За ними была одежда на вешалках, не зрители, но будь там зрители, он, Милгрим, стоял сейчас на месте, с которого грудастая дама пела бы заключительную арию.