Джентльмен Джек в России. Невероятное путешествие Анны Листер - Ольга Хорошилова

Она представила родственников: «У нее в тот вечер сидели мать, княгиня Урусова, и старшая сестра [Мария] — вдова графа Мусина-Пушкина, которая после вышла замуж за Александра Горчакова». После неизбежных британских how do you do гостий пригласили в обеденную залу: «Подали русский суп, pates [пирожки] и телячьи лопатки, но приготовленные так, чтобы мы ложкой брали их из блюда и накладывали себе в тарелки — блюдо разносили по кругу. Потом была жареная свинина, резанная на куски, но мне пришлось самой отрезать кусочек — поменьше, на том же блюде лежали кусочки рябчиков, ножки и крылышки. Потом разнесли маринад в двух стеклянных вазочках. Потом были вина — люнель в качестве ликера, мадера, медок, лафит из Бордо (2 рубля 50 копеек и 3 рубля 50 копеек за бутылку), сотерн — по бутылке на каждую персону за столом. После обеда я встала, предложив руку старушке Урусовой. Княгиня Радзивилл вела под руку Энн».

Смеясь и весело болтая, они вернулись в зеленый салон и расселись у столика с чаем, сладостями и десертными винами. Софья ничего не ела и не пила — лишь подносила ко рту фарфоровую чашечку, но, кажется, не прикасалась к ней. В тот вечер она была богиней. И милостиво позволила Анне оценить ее мраморные прохладные прелести — белые руки, узкие запястья, покатые плечи, изгиб шеи, холодную синеву глаз. Она смеялась, украдкой бросая пристальные взгляды, которые Анна тихо ловила и читала в них флирт, лукавство и еще что-то острое — желание, интерес? Было сложно понять. Впрочем, Софья объяснит ей сама — Листер хорошо знала таких женщин и умела ждать.

Шницлер не пригодился. Беседовали непринужденно. Говорили о семье. Анна задавала вопросы. Софья подхватывала их вместе с ее пронзительными взглядами. Радзивилл она стала по мужу. По происхождению — княжна Урусова, дочь князя Александра Михайловича, человека уважаемого, просвещенного, коллекционера и англомана. Мать, Екатерина Павловна, из славного рода Татищевых. У нее две сестры и множество братьев: «Всего у Урусовых шесть сыновей: Михаил, Павел, Николай, Пьер, Иван, Григорий. Мы позже познакомились с Николаем. Это красивый, высокий, симпатичный молодой человек. Моложе Радзивилл». Седьмой брат, Александр, трагически сгорел от тифа.

Дмитрий Павлович Татищев, брат их матушки, известный дипломат, ловко совмещал министерскую службу со служением музам — слыл тонким знатоком искусства, собирал всякие антикварные прелести. «К тому ж он член Академии художеств», — проскрипела из бархатной глубины кресла старушка Урусова, мать Венеры. Ей было за шестьдесят. Она давно уже перестала следить за фигурой, раздалась, подурнела, сделалась уютной московской старушкой в линялых кружевах и тусклом шелке. Волосы по старому фасону укладывала в букли и обсыпала пудрой. Маленькие сдобные ручки лежали на бисерном ридикюле, пальцы в крупных перстнях. Княгиня была начитана, умна, но, как истинная русская аристократка, никогда этого не показывала. С Листер держалась просто. В тот вечер больше молчала, улыбалась словам красавицы Софьи, лишь изредка подбрасывая детали: «Мой брат — член Академии художеств и, надо сказать, великий транжира — готов потратить состояние на черепок. Никак не могу его понять».

Мария, старшая сестра Софьи, матушку поддержала: «Ah, dear mother, черепки — удел мужчин, а наш удел — драгоценности». В милой, полной Марии не было и толики от мраморного совершенства Венеры. Шутки ее были купеческими.

Полвечера сестры наперебой щебетали об отце. Князь Урусов был на хорошем счету у императора. В 1826 году участвовал в подготовке торжеств по случаю вступления на престол Николая I. Трудился, не смыкая очей, — был правой рукой верховного маршала князя Бориса Юсупова, распорядителя торжеств. Отличился, получил благодарность и повышение — в начале 1830-х его назначили президентом Московской дворцовой конторы. Но пыль в глаза никогда не пускал и близостью к царю не кичился. Жил скромно и другим велел. Урусовы деньгами не сорили, московский свет считал их хлебосольными, но небогатыми. В своем доме на Спиридоновке князья принимали всех — и заезжих британских купцов, и великокняжеских пустозвонов, и модных литераторов, и беднейших художников.

Портрет князя А. М. Урусова. Литография по рисунку К. Жуковского

Всей семьей и всем сердцем они любили Александра Пушкина. В 1826 году поэта привезли в Москву «свободно, но под надзором». Именно так он чувствовал себя в доме князя: мог делать что угодно, иногда хулиганил, понимая, однако, что добрый хозяин следит за каждым его жестом и запоминает каждое его необдуманно оброненное слово. На Спиридоновку Пушкин наведывался регулярно — здесь ему радовались и сытно кормили. Он угощал хозяев волшебными историями, черновиками будущих сказок и бессовестно любовался «тремя московскими грациями» — так называли дочерей князя Марию, Софью и Наталью. Они «действовали на поэта весьма возбудительно», и он поочередно влюблялся в каждую. При этих словах Софья и Мария расхохотались. Старушка Урусова лукаво осклабилась. Листер еще в Петербурге заметила, что имя Пушкина вызывало у всех улыбку.

Княгиня-мать ненароком помянула иностранцев, и понятливая Софья подхватила — ее отец, истинный англофил, обожает все, что связано с туманным Альбионом, выписывает оттуда книги и прессу, очень любит британцев, ставит их выше немцев и даже французов. Мучил их в детстве английским, нанимал лучших гувернеров. «Три грации» действительно говорили на нем свободно, с регентским прононсом. Навещавший их Джон Кеннеди, чиновник британского посольства, заметил в письме к сестре: «Семья Урусовых даже меж собой говорит по-английски, владея им почти в совершенстве». Оттого Пушкину, любителю Британии, было здесь так уютно. Музыкальный английский из уст трех богинь приятно возбуждал, пьянил — и хотелось еще этих журчащих слов, этих глаз, этих мраморных губ и так не хотелось уходить. И Анне тоже. Но было уже десять вечера — следовало, как говорили в России, честь знать.

Поднялись, поблагодарили за теплый прием, ароматный чай, условились встретиться завтра. Урусова запросто, по-домашнему, чмокнула гостий в щеку — три раза. Отчего три? У старушки был готов ответ: оттого что три есть знак триединства, число это счастливое, и Бог троицу любит, и щеголи в России ездят на тройках, а крестьяне «на три стороны кланяются», когда помещик дает им вольную. Но Анна заметила, что у семейства была особая связь с этой цифрой. Урусовы, словно в русской сказке, родили трех дочерей, трех московских граций. У них было шестеро сыновей — то есть два раза по три. За столом в этот вечер сидело трое Урусовых. На руке Софьи она заметила три кольца, три василька украшали ее куафюру…

Попрощавшись с хозяевами, подруги медленно поднимались к себе в номера, на третий (как забавно) этаж. Анна была словно во сне. Сегодня она влюбилась, бездумно, глубоко, непоправимо, безответно, в русскую балованную княгиню, в замужнюю даму, в ее величество невозможность. Влюбилась как гимназистка — нет, втрескалась по уши, как уличный пацан, в мираж, в призрачный профиль за переплетом барского окна. Подруги поднимались, не говоря друг другу ни слова. Анне было стыдно и сладко. Молчание Энн было полно слез. Она все понимала.