Гарнизон не сдается в аренду - Евгений Костюченко

— Вам так дорога память об этом инспекторе?

— Неважно.

— Договаривайте, если начали, — потребовала Регина. — Да не бойтесь. Кто же вам это подарил? А, догадываюсь. Этот инспектор был женщиной? И вы…

— Нет. Этого инспектора зовут Рауль Кастро. Знаете такого?

— Знаю, — сказала Регина и горько улыбнулась. — Боже мой, куда мне деться из этого заколдованного круга? Мой муж был советником, работал в Анголе. Он был очень похож на вас. Вы тоже там были?

— На другом берегу, — иносказательно выразился Гранцов, подчиняясь привычке никогда не упоминать места, где служил. — Вы хорошо варите кофе.

— Ты, — поправила его Регина, и быстро отвернулась к мойке, вытирая глаза фартуком. — Извини… Что-то я хотела спросить… А откуда здесь горячая вода?

Ему показалось, что сейчас она расплачется. Вадим терпеть не мог слез, но если бы она расплакалась, он был бы только рад. Потому что ему хотелось обнять ее, усадить к себе на колени и гладить по голове, утешая. «Она мужа вспомнила, а ты этим хочешь воспользоваться», — обругал он себя и встал из-за стола.

— Я тебе потом покажу все наше хозяйство, — сказал Гранцов. — Газовая колонка. Есть еще котельная, есть подстанция, водопровод, канализация, есть даже очистная установка. Огромное хозяйство. Но сначала я покажу тебе наши бани. Пошли.

— А убирать кто будет?

— Дежурный уберет. Захвати свои принадлежности, и — в баню. Надо обязательно попариться сегодня, завтра будет не до того.

— Ой, а нельзя ли как-нибудь без бани?

— Никак нельзя.

У нее не оказалось никаких «принадлежностей», и Вадим выдал ей большое вафельное полотенце и две льняные простыни. Потом придвинул к ней корзину с банными шлепанцами:

— Выбери что-нибудь по размеру.

— Откуда на военном объекте женские тапочки? — спросила она, примеряя маленькие «вьетнамки». — Только не говори, что они детские.

— Откуда? У нас тут работали женщины. А ты что подумала?

— Я так и подумала, что они тут работали, — язвительно улыбнулась она.

Он пропустил ее вперед и вошел следом. Прежде чем запереть за собой дверь, он еще раз огляделся по сторонам. Все тихо, все спокойно, собаки на постах, Гошка в штабе, сигнализация включена. «За эти полчаса ничего не случится», убедил он себя и задвинул засов.

— Как здесь хорошо, как тепло, — сказала Регина, оглядывая предбанник. — Знаешь, я ужасная мерзлячка.

— У нас не замерзнешь, — сказал Вадим, раздеваясь.

— Ты женат?

— Хороший вопрос, — засмеялся он. — Особенно в бане. Не волнуйся. Во-первых, я не женат. Во-вторых, это неважно. Я не собираюсь к тебе приставать. Вот простыни. Налево душ, направо туалет, прямо — парилка.

— Какой сервис, — сказала она. — А снаружи просто избушка на курьих ножках.

— Маскировка, — он с важным видом поднял палец, и она рассмеялась.

Он ополоснулся под холодным душем, юркнул в парилку и лег на верхнем полке. Регина, закутавшись в простыню, присела на краешек рядом с ним.

— Как хорошо, — сказала она. — Не ожидала. Чистенько. Пока это самое лучшее, что ты мне показал. Чудесная баня.

— Хорошая баня, — согласился он. — Наверно, она-то нас и держит здесь, в лесу. В городе такая роскошь недоступна.

— В городе это стоит очень дорого, — сказала она.

— В городе нет озера под полом, — сказал он. — Нет леса вокруг. Нет такой тишины.

— Я хотела сказать, что можно жить в городе и приезжать, например, в загородную баню, но это очень дорого.

— Жить в городе, — повторил за ней Вадим. — А зачем? Что тебя ждет в городе? Шум, грязь, кругом одни уроды. А здесь чисто и тихо, и вокруг только свои.

— Тебе легко говорить, — вздохнула она. — Ты мужчина, и ты один, тебе ничего не нужно. А вот если б у тебя была семья, дети…

— Тогда я бы возил детей в школу. А жену — в Эрмитаж и Русский музей, если она без них жить не может. Хорошо, добавим концерты Пугачевой и «Лебединое озеро» в Кировском театре. Буду возить. Это час езды, плюс полчаса по городу. Ладно, не проблема. Те, кто живет в этих высотных трущобах на тысячу квартир где-нибудь на Ржевке, они ведь не быстрее добираются до Эрмитажа, верно?

Он говорил как бы сам с собой, обмакивая руку в ковшик с настоем ромашки и стряхивая воду с пальцев на шипящую каменку.

— Вот есть у меня приятель, местный участковый. Он тоже жил в городе, в коммуналке. Двенадцать метров на троих. Работал в угрозыске. Был хорошим опером, коллектив был приличный, и работу он свою любил. Но вот померла у него какая-то троюродная тетка и оставила в наследство дом. Дом на озере, сад, огород, лодка. И он все бросил, переехал сюда. Не думаю, что его семья что-то потеряла. Здесь он еще двоих пацанят настругал. Корову завел. Жена — медик, тоже без работы не сидит. Но и не надрывается.

— А дети? — спросила она. — Что они видят в деревне? Грязь, пьянство. Что их ждет?

«Об этом не беспокойся, наши дети не увидят ни грязи, ни пьянства», — хотел ответить Вадим, но вовремя спохватился. Он вдруг почувствовал, что со вчерашнего дня вся его жизнь разделилась на две части. Жизнь без Регины. И жизнь с Региной. Теперь ему следует вести себя очень осторожно, чтобы не отпугнуть ее. Она останется с ним, если захочет. И он сделает все, чтобы она этого захотела. И потом он будет делать все, чтобы она никогда не пожалела о своем выборе.

— Дети видят то, что им показывают родители, — улыбнулся он. — Согрелась? Раскутайся немножко, а то тепловой удар заработаешь.

— Ах, какая забота, — сказала Регина, скидывая простыню и расстилая ее на нижнем полке.

«А ты давно не загорала», — чуть не сказал он, увидев ее белую спину, на которой не было никаких следов купальника.

Регина опустила голову на скрещенные руки и блаженно протянула:

— Как тепло, как приятно. Просто Крым, пляж, август. Ты был в Крыму?

— Никогда, — быстро ответил он и снова устыдился этой лжи.

«Не надо врать ей, — подумал он. — Даже по мелочи. Нет, особенно по мелочи. Потому что из мелочей вырастает привычка. А я не хочу, чтобы мы привыкли врать друг другу. Рано или поздно я проговорюсь, что был в Крыму, что именно там познакомился с Макарычем, и она сразу вспомнит этот наш разговор. Все, больше не врать. Лучше бы промолчал».

— Я был в районе Джанкоя, это совсем не тот Крым, какой ты имеешь в виду, — сказал он и свесил руку, коснувшись ее спины. На белой гладкой коже с веснушками на плечах уже проступали капельки пота.

— Какая у тебя рука прохладная, — заметила Регина.

— Как ты относишься к венику?

— А это не больно?

— Я не могу тебе сделать больно, — сказал он. — Я очень добрый и мягкий. Особенно сейчас.