Роман Флобера - Владимир Казаков

Мордавкин уже лупил околесицу без остановки. Его речь представляла собой гремучую смесь пафоса, патетики и словесного поноса. Причем, продолжая тему безвинно пострадавшей итальянской училки-проститутки, он теперь рассуждал о судьбах детей.

– Девушка! – Он положил руку на грудь проходящей мимо официантки, подержал секунд десять, потом убрал. – Девушка, где тут у вас есть приличный столик?..

Официантка дернула плечами.

– Так вот, – одухотворенно продолжал Петя, – в очередной раз, возвратившись в Россию из заграничного гнезда разврата, коим стала простая деревенька под названием Куршевель, мне совершенно не в кайф рассказывать о тамошних пьянках и прочих там бордельеро. Ну, свинтили в свое время миллиардера. И что?! Я там тоже на лыжах катаюсь. И санках. Ничего выдающегося в этом нет. Глупо и обыденно. Милая, немножко пивка для рывка на ваш тонкий вкус и как-то поактивней передвигайтесь. Канализация души требует.

Так вот. О чем это, пес, я?! Ах да! – продолжал мой друг, разговаривая вроде со мной, но все время как бы обращаясь к Веронике. Поэтому, видимо, Петька опять схватил ее за коленку. – Вот такая катавасия. В этот раз я наблюдал там за детьми наших богатеньких дяденек и тетенек.

Вообще, созерцание отпрысков российского капитализма оставило у меня двойственное впечатление. – Петька неожиданно вспомнил про свой плоский вискарь, на лице появился здравый полет мысли, но он был сиюминутен. Только на момент глотка из бутылочки. – Во-первых, это здоровые, крепкие, породистые дети. Это, конечно, хорошо. А вот во-вторых… Если наши олигархи страшно далеки от народа, то уж их чада к нашим людям вообще никакого отношения не имеют. Ха, вот что подумал. Интересно, вот Ходорковский, который в клетке сейчас шьет пляжные шлепанцы, стал ближе к народу?

Милая-любезная, вот память у рыб самая короткая среди живности – четыре минуты. Сейчас прошло три, а вы уже забыли про нас! То есть по мозгам вам до пикши еще грести и грести! Где пиво-то?!

Да-а, дети. В Куршевеле. Вот. Они этакая новая порода людей. У них свои детские сады, школы, гувернантки. Филиппинские повара просто для еды, французские кулинары для десертов, тренеры по гольфу, керлингу, рафтингу, подводному сноуборду и прочей верховой езде. Садовники, дворники и дворецкие, включая специалистов из Японии по правильному отрыванию бумаги в туалетной комнате.

Официантка подошла и нежно, но с запредельной опаской, как медсестра, делающая клизму заразному больному, поставила на стол пару кружек пива.

– Ну наконец-то. Да несли бы сразу штуки по три каждому. Что уж там! Даже у меня… – Мордавкин наклонился и, не поднимая кружки со стола, от души хлюпнул пива. Его глаза опять на секунду вспыхнули, он осмысленно заулыбался и даже повертел головой по сторонам. Видимо, чтобы зарегистрировать место сегодняшнего бытия. – Даже у меня не хватает того изгиба фантазии, которой обладают помощники олигархов, неутомимо выдумывающие разные загогулины для воспитания любимого ребенка своего великого руководителя. Они приглажены стилистами, ухожены визажистами, облизаны лизоблюдами. У них своя компания точно таких же детишек. Их счастливое будущее простирается за горизонт космической дали. Если, конечно, не дай бог, папу не шлепнут или не сунут в клетку. Внешнего мира они, как правило, не знают. Плохо это, хорошо, честно говоря, не знаю.

Петра Петровича уже несло напропалую. Тема олигархических детей захватила его настолько, что он забывал вовремя отхлебнуть пива. Отвлекался лишь на попу официантки. Он бросал Вероничкину коленку, клал руку на оттопыренность обслуживающего персонала, потом без эмоций возвращал ее на место. На голую ляжку моего подростка. Вся энергия уходила на воодушевленность рассказа.

– Вот ты же знаешь, ядрёна корень, у нас в школе учились совсем разные детишки. И рабоче-крестьянские, и отпрыски партийных функционеров. И никакого особого различия в обучении-воспитании я не наблюдал. Где это все теперь, ответь, мой друг?!

Петька горделиво взмахнул кружкой, но его взгляд запутался в очках, и он, промахнувшись мимо рта, с размаху хряснул полную посудину себе на штаны. Глядя на обмоченные джинсы, он на секунду примолк, потом поднял голову, резко повертел, отчего очки слетели с носа и треснули пополам на столе. И продолжил спокойно, как ни в чем не бывало:

– Где сейчас треники с отвисшими коленками, в которых мы ходили на физру?! А кеды по три рубля?! Где замечательные желтые дермантиновые портфели по восемь?! Нету! Сейчас посмотришь на детишек, лихо скользящих по склонам Швейцарских Альп в разноцветных комбинезончиках по паре тысяч евро и с лыжами тысяч по пять, жуть охватывает.

Мордавкин вдруг начал хохотать, показывая одновременно зубы и язык, что в принципе невозможно без членовредительства того же языка. Но он виртуозно избежал этого, захлопнув пасть с таким звуком, что на секунду, казалось, остановилась музыка.

– Слушай, Мордавкин, достал! Поговорить, что ли, не о чем, кроме как об идиотских детишках буржуинских?! Где твои-то собственные, у тебя же были вроде? – Меня уже начал раздражать этот идиотский треп.

Петруша сник и как-то погрустнел:

– Двое у меня. Сын и дочка.

– Ой, как интересно, Петр Петрович, а сколько им? – встрепенулась девушка.

– Дочке скоро двадцать, сыну четырнадцать. Мария на Кубе, лет пятнадцать не видел. Да, точно. Пятнадцать лет. А Педро, Петя, в Бразилии, я к нему зимой ездил. В этом году должен ко мне приехать. Первый раз. На Новый год. Просил, чтобы я его на футбол сводил. А какой футбол в Москве в январе?! Это в Рио разгар лета. У нас… Главное, по-русски он не говорит, а португальский, который мы с тобой в инязе барабанили, я уже почти забыл. – Петька тяжело вздохнул и, наконец, собрав воедино все шарики и винтики от своих очков, нацепил их на нос.

– Слушай, Петь, как это ты умудрился, там-сям… – Я толкнул в плечо заунывшего друга.

В ответ как-то колыхнулось все его неожиданно обмякшее тело.

– Грустно. Работал я там. В Гаване и Рио! Я реально женат был на двух этих заморских принцессах. Вот такая штукенция. На Кубе у нее папаша был какой-то местный партийщик, а в Бразилии, тоже вполне состоятельная семейка. И куда я Петьку-то поведу, в свою двушку в Перове?! Там то особнячина о-го-го!

Петька достал из внутреннего кармана фляжку и, обнаружив, что она последняя, с недоумением повертел головой. Открыл и опрокинул целиком в полупустую кружку с пивом.

– Ладно. Фигня. Давай по-нашему! За сына. За дона Педро. Даже за двух донов Педров!

Петька глотнул, чихнул, опять глотнул-чихнул, протер нос рукавом джинсовки. У него опять заблистали глаза в прежнем безумии.

– Может быть, пусть им будет хорошо, пусть, радуясь, издеваются над взрослыми, как в прекрасном французском фильме «Игрушка» с Пьером Ришаром. Пусть они существуют отдельно от страны, где миллионы беспризорных детишек просят милостыню и занимаются проституцией. Сейчас время богатых и красивых. Только однажды они станут взрослыми. Что тогда будет, посмотрим.