Вредина для мажора - Ники Сью

и уснул. Со второй части сделала супчик. Опять же для Фила, вечером может захотеть поесть.

С препаратами какая-то ерунда выходила. От парацетамола жар не падал, от ибуклина тоже. А вечером вообще поднялось до тридцати девяти. Вот тут паника накрыла меня с головой. Я уже дошла до крайней меры. Взяла полотенце с водой, уселась на край дивана, и давай протирать лоб.

К семи так отчаялась, что позвонила в скорую. Ну а что делать? Вдруг ему хуже становится? Вдруг там дикое воспаление. По телефону мне сообщили, что вызовов много. Выпейте нурафен и продолжайте прикладывать влажную тряпку, а там мы подъедем.

Пришлось снова бежать в аптеку. Я еле дошла, нервничала, прокручивала разные мысли. Он там один, а если сейчас совсем плохо сделается? Так накрутила себя, что когда вернулась, решила, не отойду от Филатова, пока лучше не станет.

Таблетку Рома выпил без особого желания. Капризничать начал, на головные боли жаловался. Да и лежать весь день устал. В сон не тянуло. От еды отказался.

– Ром, давай я окно открою? – осторожно спросила. Он лишь молча пожал плечами. Я вздохнула, но форточку отворила. Пусть воздух проходит. Сама же уселась на пол, вновь взяла полотенце. Обмакнула его в водичке, выжала и положила на лоб Филатову. Он лениво приоткрыл веки, мазнул по мне потухшими глазами и повернулся на бок. Наши лица были всего в сантиметре друг от друга. Но я слишком переживала за него, поэтому напрочь забыла обо всех нормах и прочем. Просто смотрела на Рому, а он смотрел на меня. Усталыми, больными глазами.

– Это какая-то дичь, – произнес хрипло Фил, не отводя взгляда.

– Сильно болит?

– Сейчас вечер или еще день?

– Вечер, Ром. Выпей водички. Надеюсь, таблетка подействует.

Филатов сделал пару глотков, затем лег обратно. Он то открывал, то прикрывал веки. Будто переживал, здесь я еще или ушла. Однако я никуда не планировала уходить. А потом, полагаю, это случайно получилось, Рома положил руку поверх моей ладони, которая лежала на краю дивана. Сжал ее. Некрепко, конечно.

Наверное, дико в такой ситуации думать о подобных жестах. Но я безумно смутилась. Заморгала часто, дышала через раз. Образ наглого мажора начал сыпаться по кусочкам. Фил выглядел обычным. Самым простым, даже милым. Эта мысль настолько прицепилась, что я никак не могла прогнать ее из головы.

Минут через десять позвонил телефон. Я сперва решила, это скорая, но потом поняла, звонит мобильный Фила. Он активно вибрировал, едва не свалившись с журнального столика. Рома открыл глаза, пытаясь понять, откуда идет звук. Думала, он уберет ладонь с моей руки, но нет, мы продолжали делиться друг с другом теплом.

– Дашь трубку? – спросил Филатов хрипло. Даже голос выдавал его болезненное состояние. Я потянулась к столу и передала мобильный. Вдруг стало интересно, кто ему звонит. Очередная подружка на одну ночь или Аня. С другой стороны, чего это меня вообще волнует, с кем он общается. Глупость какая-то.

– Да, – ответил Роман, проводя по экрану. – Нет. Не могу. Сами как-нибудь. Ага. Нормально. Приболел. Нет, ничего не надо. Все, давай. Пока, мам.

Не знаю почему, но где-то внутри, ну вот в самой глубине, я выдохнула. Не девушки, а мама. Ему звонила мама.

Глава 21

Ближе к одиннадцати ночи температура начала спадать. Это мы с Ромой сразу заметили. Во-первых, он захотел есть. Во-вторых, смог подняться с кровати и даже пройтись по комнате, чего целый день не делал. Голова у него продолжала болеть, правда, уже не так сильно. Я выдохнула с облегчением, однако не могла понять, почему скорая так и не приехала.

Прошло уже почти четыре часа с момента, как я звонила. И это чудо, что температура все-таки опустилась. Иначе и не знаю. Паника моя вероятно доросла бы до самой высокой башни в мире.

После ужина, хотя Филатов съел буквально пару ложек супа и выпил целый стакан воды, я снова положила ему на голову полотенце. Тридцать восемь не тридцать шесть, хуже явно не будет. Сама же без сил уселась на пол. Спиной уперлась в диван, подтянув к себе ноги. Казалось, из меня выкачали всю энергию. До самой капельки. Но я не могла уйти. Просто не могла и все. И дело не в совести. Я переживала за Рому. Искренне, из самых глубин сердца. Будто мы не пару дней знакомы, а целую вечность. Странно, конечно, как болезнь может перечеркнуть все обиды, и преграды перед людьми.

– Кать, – хрипло позвал Фил, скидывая с головы полотенец.

– Уже нагрелось? Сейчас намочу.

– Я… – он вдруг замялся. Веки его припустились, и с бледных губ слетел тяжелый вздох.

– Попробуй уснуть. – Я улыбнулась, насколько это было возможно. Рома тоже улыбнулся вымученной улыбкой. И снова замер. Я тоже замерла. Мы смотрели друг на друга, и это было так странно. Необъяснимо. Ну, словно у каждого из нас в душе включился свет. Словно среди высокой травы ты нашел прекрасный цветок. А потом я поняла, что к щекам начал прилипать румянец.

Не помню, чтобы парни настолько близко и нагло разглядывали меня. Пусть и в состоянии болезни. Глупость, конечно. О таком вообще странно думать. Тем более у Ромы до сих пор тридцать восемь. Но проклятая мысль никак не хотела покидать дурную голову. Поэтому я перевела взгляд первой. Отвернулась. Сглотнула и шумно выдохнула.

Потянулась к тарелке с водой, обмакнула полотенце. Руки немного трясло. Нервы, точно! Они во всем виноваты. И это не потому, что Фил смотрел на меня таким… нет-нет. Ничего в его взгляде не было. Просто усталость.

Я убедила себя в этом. Нашла тысячу аргументов за пару секунд, а когда повернулась, вновь растерялась. Хотя Рома уже лежал с закрытыми глазами. Но теперь и проклятую тряпку класть ему на лоб было неловко.

Однако я справилась. Вздохнула глубоко, и положила полотенце. Потом правда еще целый час сидела молча разглядывала вблизи черты лица Филатова. Такие идеальные, правильные: нос прямой, скулы острые, темные брови, пушистые изогнутые ресницы, и красивый изгиб губ. В институте каждый знал эти черты, и каждая девчонка хотела прикоснуться к ним, хоть бы разок. Уверена, Роман разбил не одно женское сердце. Нужно было отсесть, желательно в другую комнату. Но что-то внутри меня сопротивлялось, желало остаться здесь и стать одной из тех, кто попал в сети этого наглого, эгоистичного парня.