Сосед сверху, сосед снизу - Джина Шэй

В данную конкретную секунду Эмиль Брух меня бесит гораздо больше.

Наверное, в том и беда, что от Змея я не ожидала ровным счетом ничего, после лифта-то. Слишком легкий, слишком ветреный, только такие и спорят на девчонок и никогда не взрослеют.

А вот Эмиль казался мне… Другим.

И влиял он на меня совсем по другому!

— Ты внимательно смотри по сторонам, Эмиль, — насмешливо фыркает Эрик, и по его голосу слышно, как у него улучшилось настроение, — а то вдруг проедешь?

— Обязательно, — мой несносный Карлсон так старательно отыгрывает рвение, что лично я дала бы ему Оскар. Двигается — мол, для того, чтобы развернуться к окну получше, а сам — мало того, что прижимается ко мне бедром, так еще и руку роняет на мое колено.

Тяжелую руку.

Горячую…

А когда он стискивает пальцы — у меня и вовсе сводит все, от низа живота до подбородка. Я помню эти пальцы. Я помню, что они умеют. Я помню, что никто и никогда не делал со мной ничего такого, чем этот мужчина одними своими руками...

Господи, да что же это за напасть такая?

— Остановите машину, — рявкаю я таксисту так, что у него даже мысли не возникает со мной спорить.

Пути решения моей проблемы два — наружу и вперед.

Наружу — продираться придется через Змея, в то время как для того, чтобы перелезть на переднее сиденье мне требуется только лягнуть чересчур навязчивую лапу, которая настойчиво пытается удержать меня на месте.

И не важно чья эта лапа.

Водитель, сбоку от которого я плюхнулась, насмешливо лыбится во всю рожу.

Вот она, мужская солидарность во плоти! Ничего, такси я заказывала, я же со своего телефона накатаю ему гневный отзыв и влеплю две звездочки. Чтоб не повадно было ржать над жертвами мужского произвола.

От двух сосредоточенных взглядов на моей шее начинают зудеть сразу два места с разных сторон.

Ничего, мальчики, уймете свой тестостерон, тогда поговорим.

Господи, позавчера еще я скучала по мужу и шарахалась от косых взглядов проходящих мимо мужчин.

Остаток дороги проходит в тишине и молчании. Я молчу демонстративно, они — выжидающе. Даже водитель не смеет открыть рот, хотя уж ему-то точно есть что сказать — не про политику, так про дороги, не про дороги, так про жену.

Как с меня и просили— к нужному нам магазину мы выезжаем относительно быстро. И пусть Эрик сам потом разбирается с чеками — даже пять лет назад каждый визит в «Alliera» мной и моим отцом сопровождался корвалольчиком «на дорожку», страшно представить, что с их ценами произошло за такой продолжительный период времени.

Как и можно было предсказать — Эмиль по окончании поездки и не подумал сгинуть «по делам», не желая оставлять нас в покое.

Он зашел следом за нами и с таким интересом уставился на яркое платье на первом попавшемся манекене, можно подумать — он его и вправду собрался покупать.

— Приглядываешь себе обновку? Думаешь, тебе пойдет? — хихикаю я, все-таки нарушая свой обет молчания в его адрес. Ради подколки — можно.

— Думаю, пойдет тебе, — хмыкает Эмиль, поворачиваясь ко мне, — примеришь?

— Мы здесь за туфлями, — я показываю ему кончик языка, — и гуляем не за твой счет.

— Да брось, Эмиль, это не её размер, — лениво роняет Эрик за моим плечом, — да и цвет вряд ли пойдет…

Самое худшее, что можно сказать в присутствии женщины — то, что её параметры не подходят какому-то платью. Особенно это обидно, когда ты видишь — для идеальной посадки его на сантиметр по боковому шву еще бы убавить.

Да что он там себе возомнил? Что у него в глазах сканер, весы и датчик определения количества жира?

— Снимите! — пожалуй, еще никогда я не приветствовала продавщицу в этом магазине настолько разъяренным рычанием. Хорошо, что незнакомая.

И как же хорошо, что за спрос не дают в нос, а за примерку — в глаз.

Платье на самом деле классное. Глубокого розового цвета, с ассиметричными рукавами — один облегающий, второй укороченный и широкий, и с глубоким разрезом на бедре. Да, таких провокационных вещей я давненько не надевала. Нет, это платье не для чемпионата, но, возможно — для показательных выступлений. Или для выхода на танцевальное мероприятие «для себя». По крайней мере — на мой вкус.

Это платье будто добавляет мне крепости, вкуса, глубины…

А какая ткань… Гладкая, нежная, не дешевый трикотаж за пять копеек, все по высшему классу.

Будь у меня деньги, даже самые последние, я бы, пожалуй, ушла отсюда с этим платьем и остаток месяца жила на гречке.

Глаз у Эмиля Бруха — алмаз, иначе и не скажешь.

Но боже, какое же оно вызывающее. И этот разрез...

Из примерочной я выглядываю с содроганием. Ожидаю, что тут меня встретят не меньше чем сотня инквизиторов, изобличат меня как падшую женщину и немедленно сожгут.

Инквизиторов нет.

Один только Эмиль молча склоняет голову набок, не отрывая от меня глаз.

— Ну, что, не мой цвет? — спрашиваю я, вдруг резко забыв, что я на него сильно злюсь вообще-то. Я на них обоих так-то злюсь, так что какая уж теперь разница?

Эмиль все так же молча покачивает головой, не отрывая от меня глаз.

И снова под моей кожей шевелится что-то горячее, раскаленное, будто желающее расплавить мою внешнюю нудную оболочку к чертям.

— Надо же, я ошибся, — Эрик покаянно округляет глаза, — и размер твой, и цвет потрясающий, а вот это, голубое, на тебя налезет? Оно кажется более узким.

— Ты… — уже забрав вешалку со вторым платьем и шагнув обратно к примерочной, я замираю, потому что до меня доходит, — ты меня что, на слабо берешь?

И ведь не в первый раз уже. Помнится, соглашение насчет участия в его номере он из меня вытянул аналогичным способом.

— Ну, ты же ведешься, — Эрик осмотрительно отгораживается от меня раздетым манекеном, — а платье и правда примерь. Для сравнения.

Для сравнения чего, мне хочется спросить?

Их сомнительного вкуса в одежде? Мужикам только волю дай, либо разрезов навыбирают, либо вырезов, либо и того, и другого сразу.

Платье, выбранное Змеем — «платье цвета Золушки». С одной только разницей, если бы Золушка явилась в нем на бал, ей бы с него убежать не удалось.

Глубокий вырез на груди, длинная полоса длинной голубой бахромы от левого плеча и по диагонали к бедру, украшенный сложными воланами подол, похожий на короткий бутон цветка, уже распустившего свои лепестки…

Вот ни за что бы не подумала, что Змей может выбрать такую сложную и при том неразвратную шмотку. А где же  кроваво-красный, а где же вырез на спине до копчика, где это все, я вас спрашиваю? Я ожидала чего-то сногшибательно дерзкого, может, даже чересчур сексапильного, чтобы с чистой совестью послать Змея к черту, а он выбрал нежный прикид диснеевской принцессы в стиле «латина».