Пароль «Аврора» - Мила Бачурова

Работать в поле было тяжело. Кроме того, полевые работницы бывших Толяновых пассий не жаловали, приходившие в гости «сосланные» подруги при встречах рыдали горькими слезами и рассказывали такое, что перспективе задержаться на прежнем месте Стелла обрадовалась, как манне небесной. Она твердо решила, что костьми ляжет, но усладит бункерного умника самым волшебным образом. Будет ловить и передавать Толяну каждое его слово! В отличие от большинства своих товарок, Стелла обладала хорошей памятью – почему, собственно, диктатор и остановил выбор на ней.

О том, что представляет собой неведомый умник, Стелла в тот момент не думала. Мужики в ее представлении все были примерно одинаковы, лишь бы не оказался каким-нибудь особо мерзким извращенцем, да колотил не сильно. А самой радужной мечтой было привязать к себе козлика так крепко, чтобы оставил ее при себе насовсем – согласно передаваемым из уст в уста бордельным легендам, некоторым их товаркам такое иногда удавалось.

Кирилл изумил Стеллу до глубины души. Во-первых, оказался молодым и был бы даже привлекательным, если бы не ожог вокруг рта – а она-то ждала старого пердуна вроде котика. А во-вторых, он ее не трогал, и это было совсем уж необъяснимо. Стелла быстро поняла, что, если парень и принимает какие-то пилюли, то хреново они действуют – мужские детали его тела функционировали как надо, уж ей ли было не знать! – но, тем не менее, притронуться к сожительнице не пытался. Злился на домогательства, но ни разу за все время не ударил.

Сначала Стелла решила, что умнику просто не до нее. Занят работой, да и переживает, что Герман его так подло подставил – эту историю котик рассказывал с особым смаком, любил уличать других в гадостях, – и она наслаждалась передышкой в бордельном конвейере. Впервые за последние годы узнала, что значит по-настоящему выспаться. Ни в коем случае не забыла о главных своих обязанностях, была готова проснуться от малейшего требования ласк, но странный парень за все эти дни не прикоснулся к ней ни разу. Хотя спали они в одной постели, и укладывалась Стелла при полном параде – надушенная, в парике, косметике и прозрачном пеньюаре. Обычно, когда облачалась подобным образом, клиенту, чтобы прийти в готовность, хватало единственного взгляда.

В еде бункерный оказался неприхотливым, как молодой бычок, с благодарностью уминая все, что она готовила. Выпивая с котиком – тот наведывался пару раз «в гости», в расчете, очевидно, на то, что халявный алкоголь развяжет умнику язык, – до свойственного прочим клиентам скотообразного состояния не доходил. Начинал задремывать прямо за столом – со второго раза Стелла просекла, что притворяется, – на расспросы отвечать невнятно, и в конце концов отползал спать. Разочарованный котик бухтел ему в спину, обзывая слабаком, но бункерный будто и не слышал.

Спьяну он не орал и не буянил. Не лил слез, не доставал сексуальными фантазиями – просто засыпал и даже не храпел. Одним словом, идеальный клиент! За эти ночи Стелла будто помолодела. Ни тебе мешков под глазами, ни дурной с похмелья головы. А разглядывая в зеркале свое довольное, выспавшееся лицо, в один прекрасный вечер с изумлением обнаружила, что обозначившиеся между бровями морщинки сами собой разгладились.

Когда бункерный ухитрился чем-то котику не угодить, и Лысый в неурочное время приволок его, избитого, домой, Стелла до того напугалась, что даже приблизиться не рискнула. Ей ли было не знать, каково это, у Лысого в лапах оказаться! Если бы выл и стонал, поняла бы, но бункерный не выл. Наоборот, ржал, как бешеный! Аж задыхался. Проорет какую-то хрень и снова гогочет, только что не по полу катается.

Стелла тогда в угол забилась, тише воды, ниже травы, а сама зыркала, как бы к двери половчей прошмыгнуть, если вдруг что. Но он потом, вроде, очухался. Пошел на кухню, дернул самогона. Рухнул в койку и затих.

Когда Стелла об этом случае девчонкам рассказала, те заохали. Псих, однозначно! Не прибил бы, в другой-то раз. Настоящие психи поначалу всегда тихие. А потом, как клина поймает, только держись! На куски настрогает, скажет, так и было… Стелла после этого долго к бункерному приглядывалась, все ждала, когда еще чего-нибудь выкинет. Но, вроде, обошлось, даже извинился. Прости, говорит, не в себе был… В общем, никакой он не псих. Парень как парень. Стелле даже нравилось за ним наблюдать.

Сидит, воткнувшись в экран, печатает что-то – пальцы над клавишами так и порхают. Потом клавиши оттолкнет, схватит лист бумаги и давай черкать. Один лист, другой, третий. А потом вдруг хватает первый, глядит на него, как будто оттуда змея сейчас выползет, комкает и отшвыривает. Рожа перекошенная, желваки на скулах ходят. Новый лист берет и заново черкает. Как он в такие дни спать ложился, Стелла не слышала, дрыхла давно.

А иногда наоборот бывало. Пишет-пишет, старается, только что не мурлычет. Откинется назад, полюбуется на то, что написал. Подчеркнет что-то, добавит – и снова любуется. Стелла уж старалась посудой греметь потише, чтобы не мешать. Привыкла к бункерному. Нормальный он, безобидный.

То есть, так она думала до тех пор, пока Тоха к ним не приперся. Хотя, на самом деле, даже не испугалась по-настоящему. Драк за свою карьеру повидала немало и почему-то была уверена, что бункерный Тоху не покалечит. Не выбьет зубы или глаз, не станет ломать пальцы или по-другому уродовать. Умник бил казанского не из жестокости. Не для того, чтобы показать, кто тут главный – просто был зол и вымещал злость на ее причине. И Стелла позвала охранников только потому, что, если бы этого не сделала, от Лысого досталось бы еще и ей, а вовсе не потому, что опасалась за Тоху. В тот момент она ничего еще не понимала, но подспудно догадывалась, что тут не избиение невинного происходит.

Когда охранники уволокли обоих – Стелла точно знала, что не в бане оттягиваться, – она первым делом побежала на базу, будто бы за продуктами. Продуктов, для видимости, тоже набрала и попросила в долг несколько листьев зеленки.

Это волшебное растение хозяйка базы мадам Полина – когда-то тетка жила в гареме, потом работала в борделе, а потом, вытащив счастливый билет, оказалась на базе – выращивала у себя в огороде. Как называется «зеленка» по-настоящему, никто из девушек не знал, но это было первое гаремное средство от любой боли, Стелла была уверена, что по возвращении домой бункерному оно понадобится. Листья она спрятала под парик, излюбленный тайник бордельных обитательниц. Ее кошелку с продуктами охранники всегда досматривали и саму щупали с удовольствием, а про парик не догадались.

Услышав, как за спиной, отпуская привычные сальности, заперли дверь, Стелла с облегчением выдохнула. Пронося в квартиру зеленку, она серьезно рисковала. Ради парня, который смотрел-то на нее с неохотой… Вот же дура.

Слова «самоанализ» Стелла не знала. Копаться в себе и размышлять, отчего испытывает те или иные чувства, ей в голову не приходило. И если бы вдруг спросили, почему готова рисковать собственной шкурой ради того, чтобы облегчить боль почти не знакомому парню, искренне ответила бы: «Потому, что дура набитая».

Стелла жила с котиком с пятнадцати лет, в борделе оказалась в неполные восемнадцать, и скольких мужчин пропустила сквозь себя за эти годы, сказать не смогла бы. Как не могла похвастаться и разнообразием чувств, которые испытывала к клиентам. Сильных и жестоких она боялась, некоторых, особо отвратных, от души ненавидела. Слабых и мягкотелых презирала. Любила, когда клиенты дарили подарки и охотно ими хвасталась перед подругами, но никакой симпатии к дарившим не испытывала никогда. Ни для кого из них не побежала бы к мадам Полине – а для бункерного почему-то не задумалась. Хотя была ему никто, и звать никак. Это потом он смотрел с такой благодарностью, что Стелла даже глаза опустила от смущения – ведь ничего особенного не сделала. И руку ей поцеловал. Она уже очень давно не плакала, думала, что и забыла, как это делается. А оказалось – нет.