Вестник в Новороссии - Роман Вадимович Беркутов

Вадим не ограничивал себя как в Петербурге. Здесь под боком не было даже той скромной россыпи учебных заведений. Приходилось выкручиваться, но здесь оставалось большое преимущество. В конце лета Губернатор Воронцов обещал приехать в Мариуполь. То ли Вадим слишком громко разводил кипучую деятельность, то ли император так проверял выполнение договорённостей. Печалило и письмо от военного министра Чернышева, в котором чуть ли не запрещалось пока продавать оружие донским казакам, пока оружие не прошло еще какую-то там проверку. В общем вставлял он палки в колеса прогресса по полной.

Пока же в море вышел первый железобетонный баркас. Суда строили плоскодонными с малой осадкой, чтобы они ходили по Азову и рекам вроде Дона или Кубани. Через неделю проверок судно наполнят грузом для Керчи и отправят в путь.

* * *

2 августа 1842 года.

Получив разрешение и обещание от Вадима о поддержке Марченко в начале лета вернулся в Оренбург, чтобы начать поход. Разрешение от императора генерал-губернатор получил в начале лета, все ждали полковника, которому и предстояло возглавить десятитысячный отряд из солдат и казаков при поддержке артиллерии.

Отряд разделился на три основные части: полки Марченко, капитана Карбышева и капитана Перовского. Марченко вел войска из Джизака, по берегу Аральского моря. Карбышев шел вдоль Каспия и Перовский с востока Аральского моря. Стремительным походом русские войска заняли пригород города Хива, заняв оборонительный вал у городских стен. Двадцать пятого июля Местный Хан послал делегацию на переговоры с Уманским, но не сложилось.

Теперь же полковник готовился к штурму городских ворот. Он взял десяток шести фунтовых орудий, новые гранаты и взрывчатку от Вадима, чтобы не тратить много времени на укрепления.

— Пли, — махнул рукой Уманский, и орудия выстрелили, снося ворота и поднимая облако пыли.

С криком «Ураааа!» и какой-то матерью в ворота бросились солдаты и казаки. Река из матерящихся людей смела хлипкие баррикады и наводнением пошла по узким улочкам, снося любое сопротивление, пока не упёрлась в местный дворец. Городские улицы стали непреодолимой преградой для пушек, которые не проходили в городе.

— Гранаты товсь! — скомандовали сержанты солдатам с винтовками. Небольшой подстаканник накручивался на ствол для стрельбы гранатами. С десяток человек вскинули оружие и из укрытий открыли огонь. За высокими каменными стенами послышались взрывы и крики, но Хивинцы не спешили сдаваться.

— Тащите взрывчатку, — Марченко пошел в атаку лично, чтобы глазами видеть, как берут город его люди. Местные просто не ожидали такой поспешности, привыкли к вялым вылазкам русских, расслабились после провала предыдущего похода.

На каждый выстрел защитников дворца русские отвечали десятью из нарезного оружия. Хлопки выстрелов и дым от пороха занимали все место между домами. Пара инженеров тихо проползла к воротам дворца с двумя зелёными ящиками. Стабильная взрывчатка не боялась попадания пули. Инженерам только и нужно было, что вкрутить взрыватели и по проводу передать заряд.

Взрыв ударил по ушам не хуже орудийной батареи. У солдат от грохота заложило уши. Пришлось прятаться, чтобы каменная крошка, которая падала с неба, не разбила голову.

Казаки входили во дворец с револьверами в руках, но они зря переживали: внутри не осталось способных держать оружие, только слуги и гарем хана. Сам же Хивинский хан сбежал еще ночью.

Марченко вытер вспотевший лоб и сел на расписанную подушку. Они взяли Хивинский оазис, но война за среднюю Азию только началась.

* * *

Тонкие строчки черкесов на зелёных листах гор маленькими группами как точки и тире обходили горные пики и собирались в просторном ущелье.

Чистейший воздух дрожал от наполнившей его радости свободных воинов. Тысячи глоток тянули народную песню, и все кто только подходил к большому лагерю, подхватывали ее.

Плачьте, люди, в горных аулах,

Плачьте по мёртвым и славьте их.

Врагу досталась крепость Ахульго,

И никого не осталось в живых.

Местами песня походила на плач. Люди перечисляли имена героев, отдавших жизни за борьбу. Имам Шамиль скривился, указом он запретил петь и мужчинам и женщинам, угрожая кнутом. Но сейчас, в момент скорби он ничего не мог сделать. Так его люди встречали освобождение воина. Лидера.

Через группы черкесов с оружием стягивались вожди новоприбывших отрядов. Мартынов повернулся на шумный голос. Ахмет шутил и смеялся пока шел к Шамилю. Две недели назад этот везучий бандит помог имаму сбежать, теперь же пользовался его признательностью.

— Шамиль, я пришел с подарком, — Ахмет махнул подчинённому, и горец с ружьём на спине подал подушку, на которой лежала пара хороших револьверов. Русские офицеры и казаки все чаще появлялись с новым оружием на Кавказе безмерно усложняя жизнь воином Шамиля. Каждый трофейный револьвер высоко ценился среди главарей банд, — Это тебе! Мы перехватили у русского патруля.

Ахмет светился от счастья. Ему нравилось внимание имама и зависть других полевых командиров. Мартынов же игнорировал шумного бандита, сидя вместе с добровольцами.

— Он ушел с отрядом в тридцать человек, а вернулся с двенадцатью, — прозвучал голос над ухом Мартынова. Мартынов вздрогнул, он не слышал шагов, говоривший же сел рядом. Это Пересмешник подсел к нему в круг и продолжил говорить, — третий раз подряд за месяц он возвращается с потерями.

— Мы на войне. Иногда здесь неизбежны потери, — заметил Мартынов и повернулся к англичанину. Спокойному мужчине, который смотрел куда-то на горизонт.

— Может и так. Вы знаете, как он потерял свой первый отряд? — спросил Пересмешник и проводил взглядом мальчишку, который принес Ахмету воды.

— Плохо. Засада армии, — Мартынов нахмурился, это случилось, когда он еще был в рядах армии, а не сбежал.

— Я наблюдал за вами какое-то время. Люблю изучать людей, — пояснил Пересмешник, — вы больше горец чем он.

— Сэр, вам есть в чем обвинить его? — Мартынов решил спросить прямо.

— Я пока наблюдаю. Меня привлекает все необычное. Как например, — Пересмешник сделал паузу и глазами показал на вершины гор, за которые опускалось солнце.

— Горы кажутся вам необычными? — улыбнулся Мартынов.

Пересмешник же не обиделся и подбородком кивнул в сторону облака зависшего над одной из вершин.

— Оно там висит и сверлит нас злым и растерянным взглядом. Я чувствую.

Мартынов хотел бы посмеяться, но слова Пересмешника заставили его поёжиться.

Ночью Мартынов спал плохо. Пересмешник умел портить настроение, этого не отнять. Через пелену беспокойной дремы раздался тихий голос. Как если бы ребенок кого-то звал. Мартынов встал и вышел из палатки, чтобы найти ребенка посреди военного лагеря и объяснить ему о времени тишины.

— Что? Что ты меня разбудил? — кто-то говорил тихо по русски с сильным акцентом, почти шипя как змея.

— Ахмет, я тебя сдам! — по тихому звонко ответил голос ребенка.

— Какой сдам? Кому сдам? — не понял Ахмет.