Анатолий Собчак. Отец Ксении, муж Людмилы - Юрий Шутов

Пока мы ехали до этой самой «жевальни», Собчак ни с того, ни с сего рассказал мне о каком-то своем коллеге, профессоре-расстриге, окружившем себя на кафедре сплошь смазливыми аспирантками. Появление средь них первого аспиранта-мужчины он всем объяснил упадком собственной потенции. Я не совсем понял, зачем «патрон» перед ужином поведал о бурных университетских половых буднях блудливого ученого, но, судя по объявленной причине появления аспиранта, заподозрил, что речь шла вовсе не о нем самом.

Мы подъезжали. Собчак, издалека разглядев толкучку перед входом в знакомый ему полуподвал, сильно опечалился и еще больше проголодался. Чувствуя его неистребимое желание навестить именно сегодня это притягивающее памятью былых гурманистических утех пристанище, я припарковал машину и отправился на разведку, попросив «патрона» чуть подождать. Возможно, в сравнении с университетской столовкой, сие нарпитовское заведение было собчаковским стартом в прекрасную, по его прошлым меркам, жизнь, подслащенную сорванными гонорарчиками. Поэтому я решил сделать все возможное для возвращения «патрона» хоть на вечер в тот былой праздник.

Не желая будоражить заждавшихся попасть внутрь с парадного входа, пришлось сперва попытаться вломиться со двора, где среди груды грязных ящиков я обнаружил металлом обитую дверь, предусмотрительно запертую на большой висячий замок.

У центрального входа в хвосте очереди толпилась и дружно лузгала семечки, поплевывая по сторонам, стайка молоденьких барышень. Судя по цедящимся «матюкам», выражению их лиц, а также качеству «боевой раскраски», с невинностью они расстались намного раньше, чем со школьной формой, и теперь к целомудренному восприятию ими любой возникшей реальности уже никому нельзя было пробиться сквозь толстый наносной слой успевшего у них окаменеть цинизма. Поэтому мажорным голосом пожилого мая пришлось попросить «прелестниц» расступиться, а не то шагнуть через них. У самых дверей мелкие урки, взволнованные моей просьбой, стали играть в вольности, преградив вход, но, озаренные посетившей меня нехорошей тюремной фразой с соответствующим жестом, вмиг отпрянули, вяло урча. За дверьми передо мной в фуражке вагоновожатого 30-х годов предстал бесформенный швейцар из породы великолепно ощипанных бройлеров с парой молодых шалопутов-подручных. По всей видимости, в места заключения он еще только собирался, ибо по галстуку и костюму ошибочно принял меня за интеллигентика, опившегося нарзаном, и стал всячески препятствовать проходу, выказав сперва пути резко континентального конституционализма, а уж затем перейдя к мелко-уголовной тематике и угрозам. Однако после неожиданной взбучки тут же полинял и уже без звука запустил вовнутрь вместе с какой-то угрюмой расстрельной рожей.

Оценивая предварительное впечатление от публики на входе в этот, судя по всему, филиал центра по разрушению нравственного иммунитета общества, ужин с Собчаком вполне мог состояться в очень занимательной атмосфере.

Перед гардеробом болталось на одном месте существо с вываренными до белизны глазами и ресницами. Было бы совсем неплохо портретами подобных субъектов украшать этикетки водочных бутылок, дабы прежде, чем выпить, жаждущий мог лицезреть, какие последствия его ожидают. Я заглянул в зал. Он был душно полон. Публика соответствовала местечку и времени, была многочисленна и шумлива.

Молодая, вконец искучерявленная электробигудями, отдаленно похожая на женщину особа с подносом подсказала мне, где обнаружить администратора. Я поперся на кухню. У раздачи шнырял одинокий, молчаливо-старательный повар со следами недоедания на лице, окаймленном эмбрионами бакенбард, взлетевших стрелками от порочных зубов к большим розовым ушам. Его загорелые до запястья руки, какие бывают у «могилей» закрытых для общего захоронения кладбищ, были шустры и хватки. На мой вопрос о месте лучшей поимки администратора он только сплюнул куда-то под свой прилавок прилипший к нижней губе давно потухший «бычок» сигареты и сощурил желтоватые глаза в шельмоватой улыбке. Рыская дальше за кухней по какому-то проходу катакомбного типа, я нагнал прилежно покачивающийся стан, как оказалось, принадлежащий администраторше со свежеотреставрированной физиономией и декольте, где гулял весенний ветер.

Она приостановилась и окинула меня приветливым взглядом ядовитой змеи, уставшей от посетителей зоологического террариума. Не дав ей открыть рот, я тут же поведал о сплошной голодной жизни всех холостяков, убежденных, что ощущение сытости недостижимо, и предложил сегодня доказать полную несостоятельность подобных утверждений двум оппонентам, пожелавшим вкусить весь ассортимент ее убедительных доводов. Мой рассказ не возымел желаемого эффекта, даже наоборот. Мне было сообщено, что эта легенда выдумана для одиноких женщин, мечтающих выйти замуж. Судя по металлическому звучанию голоса, одинокой она не была и предложенную мною в разговоре тему прекрасно знала, ибо, вполне вероятно, имела паспорт, уже не раз тронутый штампом загса. Что касается мужа, если в настоящий момент он имелся, то, глядя на решительный вид администраторши и манеры, ему вряд ли предоставлялась возможность уныло размножаться, имея в качестве жены такого капрала в юбке.

Прикинув все это, я резко сменил тон, давая понять, что после того, как во втором веке до нашей эры финикийцы выдумали деньги, которые стали потом делать в любых количествах, перестало быть проблемой быстро и качественно поужинать двум мужикам в таком заведении, где мы с ней находимся. Она, как и предполагалось, сразу меня поняла. Все детали мы тут же обсудили. Место я выбрал сам, в углу зала за столиком на двоих. Все, что было на кухне, заказал и, прежде чем отправиться за Собчаком, наверно, заждавшимся меня, еще раз на всякий случай окинул взглядом помещение. Ничего особо примечательного для подобных мест я не заметил ни среди сидящих, ни в интерьерах. Над нашим столом, видимо, для прикрытия чуть обшарпанной стены, красовалась картина неизвестного художника, превратившего обнаженное женское рабочее тело в сложную систему не совсем впечатляющих трезвого зрителя линий. Невдалеке от нее застыл за стойкой, медленно надувая бело-розовые пузыри из «жвачки», бармен, вялый, словно припорошенная первым снегом трава, с недовольно-удивленным лицом, как у случайно пойманного на улице таксиста, которого захотели нанять простые старики-пенсионеры, не способные своим ходом добраться до дому. Отказ в такой поездке таксист обычно объяснял искренней уверенностью, что подобные пассажиры должны были уже давно, словно мамонты, исчезнуть без его помощи из жизни и не мешать ему зарабатывать.

В дымном зале блуждали плотные молекулы негромких разговоров и хихиканий. Все было абсолютно спокойно.

Собчак почти задремал, но обаятельно разулыбался, узнав, что все устроилось. С утра было довольно прохладно, и «патрон» поверх костюма надел свою нейлоновую куртку, потрепанным видом которой он в недавнем прошлом завоевал симпатии избирателей, слоняясь с мегафоном у станции метро «Василеостровская». Я попросил оставить ее в машине, чтобы не вызвать демонстрацию протеста владельцев сданной в гардероб приличной одежды.

Помня мой «приветливый наезд» при первом заходе, «боец» на дверях изумленно уставился на Собчака, отчего я определил, что он смотрит иногда телевизор. Мой недавний своеобразный, на специфическом жаргоне монолог, вероятно, навел швейцара на мысль о тесном сотрудничестве «патрона» с мафией.